Читать книгу - "Золотой век - Евгений Игоревич Токтаев"

— Это они и есть пираты? — спросил врач.

— Да. Когда-то так называли разбойников с острова Тафос. Микенские ванакты долго воевали с ними и даже вроде бы совсем извели, когда погиб царь телебоев Птерелай. Но потом телебои возродились и снова захватили Лерну. Сейчас так зовётся народ не с одного острова, там разного сброда собралось. Они многочисленны. Их называют Гидрой. Одну голову срубишь — две новых вырастут. А всё потому, что Аргос и Златообильные Микены поблизости. Есть, чем поживиться.

— Раз они так близко, то верно нападают и на наше поселение?

— Бывало. Ещё Величайший Хоремхеб повелел держать здесь, в Пер-Атум, гарнизон, половину са. Воинов сменяют каждый год.

— И этого хватает для защиты от разбойников?

Миухетти пожала плечами.

— Насколько мне известно, после одной хорошей драки лет тридцать назад, сама Навплия больше не подвергалась нападениям. Тогда телебоям преподали урок, и они его всё ещё помнят. Однако окрестные воды ими кишмя кишат и мореплавание здесь опасно, города опасаются, но корабли грабят.

— Что же их привлекает? Ведь Микены и Аргос стоят в глубине суши. И они защищены крепкими стенами, которые морским разбойникам уж, верно, не по зубам.

— Пер-Атум и привлекает. Как завещал Навплий, внук Даная, город своего имени, что мы зовём Домом Атума, в вечное владение потомкам ремту, которые пришли сюда с его дедом…

— Данай, это тот самый? — перебил Ассуапи.

— Да, тот самый Дана, зять Величайшего Секененра. Так вот с тех пор здесь наше торговое поселение. Сюда и олово с запада везут и янтарь с севера.

— Вот только, насколько мне известно, Таруисе Пер-Атум не соперник, — присоединился к беседе Меджеди.

— Почему? — спросил врач.

— Да вот так сложилось, — пожал плечами хери-хенит, — основные торговые пути через Таруису проходят.

— Это потому, что ахейцы разорили Крит, — мрачно сказала Миухетти.

— Это потому, что владыки наши не очень-то держатся за этот край земли, — возразил Меджеди, — некоторые советники Величайшего считают, что нет смысла нам на этих берегах закрепляться.

— Кто так считает? — спросил Ассуапи.

— Пасер, например.

— Почему?

— Далеко. Край света. Моя жена, как узнала, что я в Дом Заката еду, так изревелась вся. По ней это где-то уже совсем рядом со входом в Дуат.

— Так и есть, — улыбнулась Миухетти, — говорят на том берегу залива, в болотах Лерны лежит вход в царство Скотия[89]. На Дуат оно, правда, не похоже.

Она заметила улыбку Автолика и смутилась.

— Так говорят!

Тем временем корабли обогнули мыс. Впереди уже были видны выбеленные солнцем домики Навплии. «Львицы» подошли к портовым причалам. В Пер-Атум их было обустроено полдюжины и два заняты торговыми ладьями. Несколько моряков спрыгнули на дощатый настил, поднятый на сваях, поймали брошенные канаты и намотали на выступающие «пеньки». «Госпожа звёзд» от своих защитниц отстала ненамного.

Их встречали. Собралась большая толпа зевак, одетых весьма разнообразно. Загорелые дочерна полуголые островитяне и жители большой земли в набедренных повязках до колен. Можно подумать, что бедняки, но нет — юбки пестрят многоцветными узорами, бисером и бахромой. Среди ахейцев много ремту, коих можно узнать только по крашеным глазам, ибо одеты они так же, как местные. Некоторые нацепили льняные китуны[90] и завернулись в шерстяные плащи-фаросы, даром, что жара. Чего не стерпишь ради демонстрации важности и зажиточности.

Были тут и женщины, много, и по ним особенно хорошо было видно, насколько зажиточна Навплия — не каждой по достатку длинное платье невероятно сложной формы с пышными разноцветными юбками, имевшими бесчисленное множество складок. Рукава короткие. Платье туго обтягивает талию, на груди большой вырез, она обнажена полностью, а соски у некоторых модниц подкрашены алым. Длинные волосы уложены в пышные причёски с вплетёнными яркими лентами. Критская мода. На самом Крите уже мало кто так одевается, обеднел остров сильно, ну так ахейцы-завоеватели её переняли. Впрочем, и здесь жёны простых землепашцев, ремесленников и рыбаков носят платья попроще. От мужских рубах они отличаются лишь длиной, да вышивкой.

Ванакты Микен свято соблюдали установления Данаева внука, и Пер-Атум управлялся колонистами-ремту. Чиновников-ахейцев из столицы тут не было.

Столица царства — Микены, но власть ванакта оспаривает Аргос. В Микенах сидят Персеиды, а в Аргосе правит кровь Персеева дядьки Прета. Наследники последнего мечтают стать ванактами, считают себя несправедливо обойдёнными, ибо сам Прет был близнецом Персеева[91] отца Акрисия, и кто из них старший не очень-то и понятно. Рвётся Аргос, новый город, к власти. Тесно ему под рукой древних Микен.

Аргос к Навплие ближе, но портовый городок прикрывает с севера Тиринф, тоже вотчина Персеидов. При жизни Персея микенцы тут всё подгребли под себя. Был царь глыбой, настоящим титаном. Столько сейчас про него сказок насочиняли, что истина безнадёжно погребена под их спудом. Однако всеобщее уважение к нему было таково, что затмило даже могучую, поистине циклопическую фигуру Пелопса Древнего,[92] первого этого имени, любимца богов, давшего своё имя огромному полуострову.

Когда умер великий герой, две ветви Данаева древа в мире не ужились. Который год уже тлеет усобица меж Аргосом и Микенами, как будто внешних врагов им мало.

Как ни странно, это ахейское немирье Навплие не особенно вредило и даже наоборот. Ни та, ни другая сторона не решалась прибрать город к своим рукам, в равной степени опасаясь ответа близкого противника и заморского царя. Гарнизон ремту исправно сменялся, а то, что стояла тут всего сотня воинов — так по местным меркам это очень даже ничего. Ну и откуда бы знать ахейцам, что в Чёрной Земле про Пер-Атум, Дом Заката, вспоминают редко и немногие?

Посольство приняли очень радушно, колонисты закатили пир, изо всех сил старались не ударить в грязь лицом. Миухетти видела, что их очень смущает мысль, а ну как высокие послы сочтут их невежественной темнотой с края мира. С жаром обсуждали привезённые новости. Особенно бурно битву при Кадеше.

Автолик, как участник сего дела немедленно оказался в центре внимания. Он украдкой посмеивался — для колонистов масштабы великого побоища были совершенно невообразимы. Впрочем, он быстро поймал себя на мысли, что ведь и сам был таким всего три года назад. Война в его понимании — молодецкий набег, похищение скота и женщин. А если в битве погибло человек сто, то есть две полных команды пентеконтеры, то это просто какая-то чудовищно-кровавая резня, а не аристия героев с непременной мономахией