Читать книгу - "Крымская война - Евгений Тарле"

«До получения сего отношения, ваша светлость, конечно, изволили узнать непосредственно из Мальты об отказе адмирала Дундаса (sic! — Е.Т.), объявленном им поверенному в делах полковнику Розе в ответ на требование его касательно отправления английского флота в Архипелаг. Благоразумное расположение адмирала Дундаса вполне одобрено великобританским правительством, и вчера, с нарочным курьером, предписано ему, чтобы он ни под каким видом не направлялся к Востоку, невзирая на движение французской эскадры, вышедшей из Тулона. По зрелому обсуждению возникших доселе обстоятельств великобританский кабинет решил воздержаться от всякого участия в предполагаемых действиях французского правительства, в надежде, что сие последнее, оставленное таким образом в положении совершенно отдельном от Англии, не приступит единосторонне к решительным мерам. Напротив… должно предполагать, что Тулонская эскадра остановится на пути. Сегодня предписывается английскому послу в Париже употребить все возможное старание, дабы склонить французское правительство к умеренности, присовокупляя к тому, что великобританское министерство остается в полной уверенности в мирных намерениях государя императора. В таковом убеждении лондонский кабинет надеется на успешное окончание переговоров вашей светлости с Оттоманской Портой. Я уже имел честь донести вам, милостивый государь, что последние инструкции, данные английскому поверенному в делах, составлены были в сем смысле. Остается мне присовокупить, что поспешность полковника Роза, обнаруженная до получения оных инструкций, равно как неосновательное опасение, побудившее его призвать эскадру, отнюдь не заслужили одобрения великобританского министерства. С совершенным и пр.»^[140].

Как мы уже в своем месте видели, с первого же момента, когда Европа узнала о готовящемся посольстве Меншикова, между английской и французской дипломатией существовал тесный контакт и было заключено соглашение, по которому обе стороны осведомляли друг друга о всех своих шагах, касающихся восточных дел.

Продолжая не видеть и не признавать этого тревожного факта, который, однако, с каждым днем утрачивал характер дипломатического секрета, барон Бруннов по-прежнему убаюкивал и себя самого и царя надеждами на неисчерпаемое благородство и русофильство лорда Эбердина и его всемогущество. 20 апреля Бруннов виделся с главой английского правительства, и Эбердин наговорил ему много утешительного — как всегда. Оказывается, лорд Каули, британский посол в Париже, будто бы «употребил все средства, бывшие в его распоряжении, чтобы воспрепятствовать отплытию французской эскадры. Но ему не удалось. Несомненно, французское правительство, настаивая на этой морской экспедиции, несмотря на сопротивление Англии, имело в виду принудить Англию последовать этому примеру… требовалась большая твердость духа (une grande fermet d'esprit) со стороны лорда Эбердина», чтобы воздержаться от следования этому дурному примеру. Бруннов полон благодарности к Эбердину: «Мы должны ему отдать должное за благоразумное поведение», так как «нужно сказать, отсутствие активности с его стороны непопулярно в глазах английского общественного мнения».

Бруннов знает, откуда идет зло: письма коммерсантов с Востока, консульские донесения и доклады Стрэтфорда-Рэдклифа из Константинополя — вот что поселяет подозрительность и вражду в британском правительстве и обществе. Бруннов даже сообщил Эбердину инструкции, данные Меншикову при его отъезде из Петербурга, и английский премьер был вполне (якобы) успокоен. Но вот беда: Эбердин одинок в своем благородстве и своем доверии к бескорыстным целям защитника православной веры Николая! «Единственный человек в Англии, который был бы способен в настоящий момент высказаться за нас в этом деле, — это лорд Эбердин». Вот, например, этот вопрос о сенеде, о «формальном договоре между Россией и Портой: лорд Джон Россел и лорд Пальмерстон в кабинете, лорд Стрэтфорд-Рэдклиф в Константинополе и большинство государственных людей в обществе и в обеих палатах посмотрят на такую сделку, как на новый симптом упадка Оттоманской империи и как на новое торжество русской политики»^[141]. Словом, если не повредят (как это уже с беспокойством предвидит Бруннов) злонамеренные донесения Стрэтфорда, то Эбердин восторжествует в кабинете против Пальмерстона и Россела.