Читать книгу - "Генерал Деникин - Владимир Черкасов-Георгиевский"

Пошел дальше. Около него образовывались небольшие группы офицеров, к которым подходил и я. Все чего-то ждали, всем хотелось что-то запомнить. Но я слышал все такие же шаблонные, незначащие разговоры… Мертвящий этикет, окружающие его натянутые придворные и собственная застенчивость мешали Царю подойти ближе к военной среде, узнать, чем она дышит, сказать такое слово, которое запало бы в душу… К той среде, которая по традиции, по атавизму и пиетету к его. личности – особенно чутко относилась к тому, что он говорит, и к тому, что про него говорят…»

Думаю, что республиканская «антагонистка» Николая И Марина Антоновна Деникина по своей немолодой памяти пристрастно кое-что исказила («играла легкая музыка, кажется, мазурка»), а в чем-то преувеличила «обеденное» настроение ее отца. Как видно из следующего текста этих записок Деникина, больше он взъелся потом на «клерикалов», столь нелюбимых масонствующими «младотурками»: «Умер Столыпин в ночь с 5 на 6 сентября. Я был в этот день в Житомире и пошел на панихиду, которую служил Волынский архиепископ Антоний. Это человек незаурядный, высокообразованный, но принадлежавший к крайне правому флангу русской общественности и, будучи членом Святейшего Синода, ведший в Петербурге активную политику. Впоследствии, в эмиграции, Антоний, в сане митрополита, возглавил часть эмигрантской православной церкви, так называемой «Карловацкой юрисдикции», которая оказала наибольшее сопротивление подчинению американского православия советской патриархии, но вместе с тем сохранила реакционные политические тенденции.

Архиепископ Антоний перед панихидой сказал слово. Упрекнул покойного, что тот проводил «слишком левую политику и не оправдал доверия Государя»! Единственно, мол, что примиряет с ним, это тот факт, что, будучи смертельно раненным, Столыпин, «сознав свою ошибку», повернулся к царской ложе и осенил ее крестным знамением. Закончил свое слово архиепископ фразой: «Помолимся же, чтобы Господь простил ему его прегрешения».

Будучи высокого мнения об уме владыки, я был потрясен, что это все, что он нашел нужным сказать о большом государственном деятеле, пытавшемся спасти от крушения российский государственный корабль, затопляемый волнами, бившими и слева, и справа…»

Деникин, «поклонявшийся Столыпину», тут безапелляционен, но архиепископ Антоний довольно верно обозначил о столыпинской «левой политике» и «доверии Государя». Приехав в Киев, Столыпин, например, делился с товарищем министра внутренних дел П. Г. Курловым: – Положение мое пошатнулось, я и после отпуска, который испросил себе до 1 октября, едва ли вернусь в Петербург Председателем Совета министров.

Прощальные же слова покойнику архиепископа Антония обычны в чине панихиды. Этот владыка в том же Житомирском кафедральном соборе сказал и другие в октябре 1905 года:

Если долготерпение царственного праведника истощилось, и он в своем сердце проклянет нас, то этот вопль праведника достигнет Неба и низведет на нас проклятие Божие, как говорил Господь Моисею, и тогда уже никто не спасет Русскую землю от конечной погибели, в которую стараются вовлечь ее внутренние враги.

Архиепископ был не только «незаурядный, высокообразованный», а и прозорливец, предрек причины отречения Николая II и дальнейшую судьбу России. Действительно, в сане митрополита Антоний Храповицкий основал «карловацкую» Русскую Православную церковь за границей, но Антон (он же Антоний!) Иванович в эмиграции в ее «реакционные» храмы, конечно, не ходил, был прихожанином митрополии Евлогия, где богословствовала либеральная церковная «парижская школа». Останется генерал верен себе и после опыта белогвардейской борьбы.

Что касается поведения Николая II, связанного с гибелью П. А. Столыпина, первого по «важности» для революционеров после него, как отметил Богров, император 3 сентября был у постели умирающего. А 6 сентября государь ездил в Чернигов поклониться мощам святителя Феодосия Углицкого. Вернувшись в Киев, он долго молился у тела Столыпина. Подошедшая потом к царю жена покойного О. Б. Столыпина сказала:

– Ваше величество, Сусанины еще не перевелись на Руси…

Есть парадокс «раздвоения» А. И. Деникина и П. А. Столыпина.

Так сказать, раздвоенным был и Столыпин: и православный монархист, и либерал. Слева на него нападали социал-демократы, трудовики, кадеты, а эсеры организовывали покушения. Все они понимали, что при таком премьере власть им не захватить. Справа на Столыпина за его либеральное «законничество», ломку гострадиций ополчились черносотенцы и националисты, а состоятельные дворяне – за стремление закрепить в собственность крестьянам землю, за земскую политику. Эту уязвимость премьера и ощутил император.

Столыпин своей аграрной реформой обеспечил резкий взлет кооперации в России. Но рассчитана она была на ломку общины и формирование крепкого частника как главной хозяйственной силы. В этом либерализм, провозглашающий культ индивидуализма, Столыпина наткнулся на природно русскую общину. А как иначе? Ведь крестьянская (христианская) община, подчиняя человека интересам «мира», позволила сохраниться русским как великой нации. Община колонизационной ударной силой вела первопроходцев осваивать дикие леса и степи, формируя национальный характер в героизме, милосердии, бескорыстии, совестливости, почтительности.

Так отдалял ли Столыпин русскую революцию «конечной погибели» или провоцировал ее этой своей косой на камень и другими новшествами? Похоже, что премьер, как и Деникин, усердствовавший с «младотурками», не ведал, что творил.

Противником либерализма в любой области являлась православная церковь, веково перевившаяся с российским хозукладом и духовными запросами национального характера. У нас, например, неведом протестантский фетиш стремления к труду и богатству, поэтому как смеялись над русскими купчинами в начале XX века, так презирали и «новых русских» в его конце. Осекались на этом и «столыпинцы».

Либерализм провозглашает и культ рационализма, что порождает атеизм. Но в то время им «овладели» лишь радикалы из интеллигенции, до уничтожения своих церквей самим народом потребуется еще победа и терроризирование большевиками.

Возьмем и пресловутый вопрос свободы. В либеральной Европе традиционно уточняют, от чего она зависит, отсюда и все переживания о правах человека. А в православной русской традиции главное всегда – для чего человеку свобода? Отсюда и поиск нравственной цели ее использования. От этого наше извечное «Что делать?», с каким продолжат мучаться «передовые» в течение всего XX века.

«Столыпинский парадокс» оживет у Деникина. И либеральный, и православный, и «констуционно-монархический», и «кадетский» генерал поведет белых на Москву, едва не разгромит красных, воцарившихся как раз от первой генеральской ипостаси – либерализма. Но те-то не будут «раздваиваться» – «четвертоваться», а продержатся еще 70 лет только за счет монолитного своего «монархизма»…

1912-13 годы были в округе Деникина, как и во всей стране, тревожны. Австро-Венгрия очевидно готовилась к войне с Сербией, а значит, и с ее покровительницей Россией. Летом 1912-го Австрия придвинула шесть корпусов к сербским границам и три мобилизовала в пограничной с Россией Галиции. Недалекие приграничные Волынскую и Подольскую губернии, провоцируя вожделения поляков и украинцев, наводняли закордонные воззвания – «в предстоящем столкновении» стать на сторону Австро-Венгрии.