Читать книгу - "Зеркало времени - Николай Петрович Пащенко"

Божие… Ах, нет!.. Не к земной страдалице Кончите де Аргуэльо, но к Небесной покровительнице обращаюсь… На Тебе, Мати Небесная, на Тебе едину едино уповаю, услыши мя. Изнемогла я в отыскании пути… В чём мне средство Твоё исцеляющее и житие человецев возобновляющее днесь?

Сегодня, сегодня, Мати моя, живу, в сей ныне проживаемый день аз есмь.

«Будь благословен… Будь благословен… Не страшись любви свое-е-ей…»

Он, он — Твой воин, Господи… Господи, плачу, прости. А я Тебе — что ещё должна? Помочь ему должна? На мне сошлась его судьба?

Тогда я — на что, кроме?!

Плачу и пою Тебе тонким моим голоском. В чём мне и где способное средство?

Благослови, мя, Отче, а потом выпей и отвлекись, как мой земной отец, не ревнуй, не будь суров, дай мне сослужить Тебе, полюби, но только забудь обо мне на время, дай доброе дело свершить во славу Твою!

«Дево светлая… Божия жена… За тебя молю я…» И я…Сгорая, спаси мене, молю!..

Ибо ныне отчуян сердцем во мне напряжённый указующий Перст Твой, Мати моя… Помоги дщери и рабе слабой Твоей. Благослови… Аминь».

Услышат Он и Она и русский, и славянский, и церковно-славянский. И поймут. И простят! Потому что всегда нас любят.

Глава четвертая

Всемогущая Цирцея

10. Как мы думаем,

или Что автор узнал из мыслей госпожи Акико Одо, когда сумел точнее настроиться на восприятие её личности

Наутро госпожа Одо, проснувшись, против обыкновения, задержалась в постели, чтобы не отвлекаться ничем и хорошо подумать обо всём, что содержалось в её докторской диссертации по теории памяти, обсуждалось с коллегами на участившихся консилиумах, мало что полезного давших, а уж потом вставать:

«С тех пор, как я себя помню, мне всегда нравилось учиться. Мне нравилось получать, а затем самой находить объяснение вначале фактам, а потом и жизненным явлениям.

Мне нравилось ощущать себя умной, отличающейся, наделённой пытливым разумом. Но теперь всё чаще я, рассуждая, стала вязнуть в каком-то болоте, засасывающем и не выпускающем из себя. И стала молиться о вразумлении меня.

Наверное, это произошло закономерно. Потому, наверное, произошло, что я сама себя окружила миллионом условий и условностей. Пробуксовываю. Не там ищу. Не так ищу. Невежественный монах понимает больше, чем я. Находит простые понятные объяснения, словно детям сказки рассказывает. А почему — невежественный? Потому, что еле знает английский и почти не говорит по-японски? Это поправимо, только ему зачем? Что же я знаю о нём, что с такой лёгкостью вдруг взяла и посчитала его невеждой? И почему я, грамотная, высокообразованная, высокопрофессиональная Одо-сан, зашла в тупик? Что мешает мне почувствовать себя свободной и хотя бы помыслить, подумать свободно, без условностей, словно сказку и себе самой рассказать?

Я никогда не забуду, с каким сложным чувством впервые держала в руках человеческий мозг. Странно было осознавать, что у меня самой внутри черепной коробки такой же мозг, но живой, мыслящий. Наш посредник между вечным сознанием и данным на текущую жизнь телом, передающий телу веления сознания. А этот мозг, чужой, уже отработавший, умерший, лежащий в неумелых руках, стал препаратом; священным, но все-таки всего-навсего учебным пособием для студентов.

Мне тогда, ещё на втором курсе, казалось, что мозг устроен чрезвычайно сложно.

И на предметном столике оптического микроскопа гистологические срезы только подтверждали: да, сложно до чрезвычайности. А в электронном микроскопе нейроны, аксоны, ганглии, дендриты и прочие мозговые и нервные клетки, узлы и сплетения, укрупнившись из окружения, наоборот, стали казаться очень простыми — до видимых цепочек симпатичных молекул. Но ещё глубже, уже невидимый нам микромир — на уровне элементарных частиц, о которых лично я имею самое смутное представление, — предстает вновь бесконечно усложняющимся. Мы не знаем, что они, эти частицы, делают и как.

Нет, совсем не сложно устроен мозг, если рассматривать в изученном объёме и его строение, и физиологию и биохимические процессы, — но в изученном, освоенном объёме.

А меня и в студенческие годы смущало, что наука уже спешит-торопится разбираться в генном устройстве биологических тканей, в том числе и тканей отделов мозга, но проскакивает мимо самого существенного, скользит где-то рядом с тем, что интересно мне по-настоящему: а где же зарождаются, развиваются и сберегаются мысли? Переформулирую проблему: какими путями к нам приходит, сберегается, перерабатывается, усваивается и исходит от нас информация? Так я определила для себя, чем в жизни буду заниматься. «Я не смогу улежать, пора подниматься. И посоветуюсь с Такэда», подумала госпожа Одо и откинула одеяло. Автоматически проделывая все утренние процедуры, не переставала размышлять, периодически сверяясь с верной Джоди.

«Технология» мышления уже изучена: мысль зарождается или, точнее, приходит и заявляет о себе — мы её улавливаем. Мы общаемся с мыслью, знакомимся, оцениваем, какова она. Мы можем согласиться с нею — тогда следует действие. Если не соглашаемся, то откладываем на потом или забываем. Даже соглашаясь с мыслью, зачастую действие всё-таки откладываем на потом — таков человек. Ум наш медлителен. Действие необязательно.

Ещё в студенческие годы я обратила внимание на высказывания Альберта Эйнштейна относительно его собственной «технологии» мышления, относящиеся к далекому 1945 году. Немногим из живших и ныне живущих приходило в голову задуматься о том, как, собственно, мы думаем. Тем ценнее было натолкнуться на свидетельство высочайшего учёного авторитета, хотя и из другой сферы умственной деятельности, но внимательного, широкоохватно мыслящего, наделённого даром логически точного словесного изложения. Акико включила карманный компьютер, чтобы освежить в памяти признания гения:

«Слова, так как они пишутся или произносятся, по-видимому, не играют какой-либо роли в моём механизме мышления. В качестве элементов мышления выступают более или менее ясные образы и знаки физических реальностей. Эти образы и знаки как бы произвольно порождаются и комбинируются сознанием. Существует, естественно, некоторая связь между этими элементами мышления и соответствующими логическими понятиями. Стремление в конечном счёте прийти к ряду логически связанных одно с другим понятий служит эмоциональным базисом достаточно неопределённой игры с упомянутыми выше элементами мышления. Психологически эта комбинационная игра является существенной стороной продуктивного мышления. Её значение основано прежде всего на некоторой связи между комбинируемыми образами и логическими конструкциями, которые можно представить с помощью слов или символов и таким образом получить возможность сообщить их другим людям».

Не хотела бы комментировать. Не сомневаюсь в искренности рассказа. Но для меня сегодня ясно, что многое в процессе собственного мышления не до конца было понятно самому автору приведённого высказывания. Вероятно, и он не