Читать книгу - "Общество и хозяйство в Римской империи. В 2 томах. Том 1 - Михаил Ростовцев"

Правление Тита составляет лишь краткий эпизод в истории отношений между императорами и населением империи. Его уступки сенату и политика мягкой терпимости не смогли приостановить распространение недовольства, которое особенно ширилось на Востоке. Примечательно, что в период его правления (очевидно, в 80 г. по Р. Х.) в Малой Азии объявился Лже-Нерон, привлекший к себе большое число сторонников.^[156] Кризис наступил, когда Тита сменил император Домициан. Факты достаточно известны, так что незачем их повторять. Для противников военной тирании и личностного, своекорыстного характера принципата, сложившегося при Юлиях — Клавдиях, а также и для врагов династической монархии, завоевавших, по-видимому, в Риме прочное положение, правление Домициана было откровенной тиранией, деспотизмом в том смысле, который придавали этому слову стоическая и киническая школы философии. Домициан не скрывал своего понимания императорской власти. Он вел себя открыто и честно. Он ничего не желал слышать об идеальном царствовании стоиков. Он требовал покорности и абсолютной личной власти, желая быть господином и богом своих подданных. Для этого не обязательно было менять что-то в самом принципате, созданном Августом и его преемниками. Возможно, что Домициана вынудили показать свое истинное лицо постоянные нападки врагов существующего режима. Он так свирепо расправился с оппозицией, что прославился своей жестокостью. Казалось, что вернулись самые страшные времена Тиберия, Калигулы и Нерона. Доподлинно известно, что повсюду в империи высшие слои общества единодушно осуждали его политику и высказывались в пользу компромисса между императором и его противниками. Создается впечатление, что и армия, пользовавшаяся благосклонным вниманием императора, тем не менее не во всем была на его стороне. Поэтому можно с большой степенью вероятности предположить, что придворный заговор, положивший конец его жизни, возник не на пустом месте, а имел разветвленную сеть в провинциях и воинских частях. В таких обстоятельствах удивительные истории о прорицаниях некоего Ларгина (?) Прокла (возможно, бывшего солдатом) в Германии и видениях Аполлония Тианского в Эфесе, которые Дион принимает как достоверные факты, получили бы вполне удовлетворительное объяснение.^[157]

Так, при Домициане оппозиция возобновила свои выпады как против императорской власти в целом, так и против личности императора.^[158] Начавшаяся борьба не ограничилась пределами Рима. Мы знаем, что изгнанный из Рима Дион Хрисостом, которому было запрещено жить в родной Вифинии, вел бродячую жизнь; меняя свой внешний облик и, вероятно, под чужими именами, он всюду возвещал новое стоико-киническое Евангелие, в которое он теперь окончательно уверовал. Он почти целиком посвятил себя распространению своих новых идей, и показательно, что его пропаганда была действительно направлена против Домициана и его методов правления. Запрещение жить в Вифинии много говорит об условиях, сложившихся на Востоке: то влияние, которое имела бы проповедь Диона на его родине, представляло угрозу для императора.

Если мы обратимся к вопросу о содержании его пропаганды, то из его речей и из того, что нам известно о деятельности философов в Риме, мы увидим, что здесь на первом месте стоит обличение тирании, которая идентифицируется с правлением Домициана. Такова ее негативная сторона. Была ли у противников Домициана в запасе еще и другая, так сказать, положительная часть программы, которую они противопоставляли тирании? Позднее, уже при Траяне, Дион поведал императору и всем нам, каким он представляет себе идеальное устройство Римской империи и вообще идеальное государство. Тирании он противопоставляет стоическое и киническое царствование (βασιλεία) и живописует его такими красками, что его картина, по крайней мере отчасти, напоминает методы правления принципата времен Траяна.^[159] Согласно общепринятому мнению, Дион и оппозиция рисовали такую картину, поняв, что им ничего не остается, как только примириться с монархией, и, делая хорошую мину при плохой игре, объявили монархию Траяна басилеей (βασίλεια) стоических философов; считают, что они скрепя сердце отказались от своих республиканских идеалов. Я не вижу оснований для такого вывода. Мне представляется, что оппозиция с самого начала, за исключением, может быть, единичных случаев — если Гельвидий Приск и впрямь был убежденным республиканцем, — признавала принципат, но, приняв точку зрения Антисфена, младших киников и стоиков, выдвинула требование, чтобы принципат перестроился, приспособившись к идеалу стоической и кинической басилеи (βασιλεία).^[160] Программа стоического и кинического царства, которую предлагает Дион, достаточно известна, так что здесь не нужно останавливаться на ее анализе. Основные ее пункты следующие: царь избран божественным провидением и действует в совершенном согласии с волей высшего бога; сам он при жизни не является богом; власть для него — не личная привилегия, а долг; вся его жизнь — это труд (πόνος), а не удовольствие (ηδονή); для своих подданных он — отец и благодетель (πατήρ χαί ευεργέτης), а не господин (δεσπότης); его подданные — свободные люди, а не рабы; они должны любить его, а он должен быть φιλοπολίτης и φιλοστρατιώτης и должен быть πολεμικός, но в то же время ειρηνικός в том смысле, что вокруг него нет никого, с кем нужно было бы вести борьбу; наконец, он должен быть окружен друзьями (это положение намекает на сенат), которые принимают участие во всех делах управления государством и являются свободными (ελεύθεροι) людьми благородного происхождения (γενναίοι). Несомненно, многие пункты этой программы, излагаемой Дионом, нельзя рассматривать как чисто теоретические положения, на самом деле они соответствуют характеру Траяна и его способу управления государством.^[161] Однако достаточно заглянуть в тот панегирик Траяну, который произнес Плиний при своем вступлении в должность консула, чтобы, сравнив его с первой и третьей речью Диона о царской власти, убедиться, как далеко выходит Дион за рамки простой констатации фактов; главное, чему посвящены речи Диона, это проповедь вечных норм, которые Траяну предстояло либо принять, либо отвергнуть.^[162]