Читать книгу - "Демография регионов Земли - Михаил Клупт"

Подобная трактовка взаимосвязей между модернизацией, институциональным контролем и рождаемостью для стран Запада и России оказалась близкой к истине. Ослабление контроля за поведением индивида в сферах репродукции и сексуальных отношений в странах Запада и России не вызывает сомнений. Уменьшилось (в США в меньшей, в Европе – в большей степени) и влияние религии на эту сферу. Однако, как показал ход событий в Индии и Китае, западный (как, впрочем, и российский) вариант взаимосвязей между модернизацией, изменениями в характере институционального контроля и снижением рождаемости отнюдь не универсален. В двух крупнейших азиатских странах, прежде всего в Китае, модернизация сопровождалась не ослаблением, а, напротив, усилением институционального контроля над рождаемостью.

На протяжении многих веков государство в странах Востока облагало семьи и общины налогами, рекрутировало воинов, принуждало к участию в общественных работах, но никогда не определяло предельное число детей, которое дозволено иметь подданному, и не слишком интересовалось, в каком возрасте он вступает в первый брак. В ходе модернизации ситуация изменилась. Если раньше институциональный контроль над сферами репродукции и сексуальности осуществляли семья, община, религия, то теперь над ними был надстроен еще один этаж – государственный. Это изменение наиболее рельефно обозначилось в Китае, но его не избежала и Индия.

Кроме того, в отличие от Европы, где роль деревенской общины в регулировании рождаемости практически сошла на «нет», в Азии она продолжала и продолжает оставаться значительной. Правда, модернизационные процессы придали институциональному контролю, осуществляемому общиной, своеобразные черты. Если раньше община была «стражем» норм многодетности, то теперь государство пытается использовать ее потенциал для снижения рождаемости.

В Китае планы рождаемости принимались на собраниях малых групп из 10–20 человек, созданных на производстве или по месту жительства, а затем контролировались этими группами в рамках процессов «революционной критики и самокритики».^[260] В Индии программы штатов в области народонаселения делегируют значительный объем прав и обязанностей на местный уровень. Предусмотрено предоставление специальных грантов панчайятам (деревенским органам власти), достигшим наибольших успехов в реализации программ репродуктивного здоровья.^[261] По мнению ряда экспертов, подобный стимул небезопасен, ибо может подтолкнуть местные власти к оказанию давления на отдельные семьи с целью побудить их отказаться от «лишних» рождений.^[262] Административно направляемое снижение рождаемости под неусыпным оком государства и присмотром традиционной общины явно представляет собой нечто прямо противоположное «классической» версии теории демографического перехода.

Идеология, наука и политика в играх на демографическом поле. Проверку на азиатском материале не выдержали, таким образом, прежде всего те компоненты рассмотренных теорий, которые были: а) наиболее идеологизированы и б) претендовали на пространственно-временную универсальность предлагаемого ими теоретического объяснения. Чтобы разобраться в причинах провала демографического универсализма на азиатской почве, необходимо рассмотреть взаимоотношения между демографическим развитием, его отражениями в науке и идеологии и, наконец, практикой политического регулирования демографических процессов. Напомним предварительно о некоторых свойствах перечисленных феноменов социальной жизни, связанных с их большей или меньшей динамичностью.

Демографическое развитие является частью более сложной системы социальных отношений. Структура взаимосвязей в такой системе динамична; коэффициенты, характеризующие эластичность демографических переменных к различным административным, экономическим и другим воздействиям, быстро меняют свои значения во времени и широко варьируются в географическом пространстве.

Научная теория должна быть построена так, чтобы адекватно отражать изменчивость связей демографического развития с другими элементами социальной системы во времени и вариативность этих связей в пространстве. Если выясняется, что «старые» теории не позволяют это сделать, то возникает потребность в новой теории, лучше объясняющей закономерности функционирования объекта исследования – такова логика науки.

Идеология в значительной степени «переплетена» с социальными науками и постоянно заявляет о своей «научности», однако в действительности выполняет ряд функций, отличающих ее от науки. В частности, она является средством консолидации социума, его политической мобилизации на решение определенных задач, а также оправдывает тот или иной способ организации общества, позволяя сохранять существующий уклад жизни без широкомасштабного применения насилия.

Идеология менее динамична, чем наука. Смена научной парадигмы в подавляющем большинстве случаев означает «революцию в головах» немногочисленной группы ученых в отдельной отрасли знания. Смена же идеологической парадигмы означает «революцию в головах» десятков миллионов людей, что всегда несет в себе системные риски для общества. Политики обычно хорошо это понимают и, если они не революционеры и не радикалы, стремятся избегать идеологических «разворотов» на 180 градусов. В то же время они всегда хорошо чувствуют различия между реальностью и ее идеологическим отражением. Расхождения между идеологическими принципами политики и реальной практикой ее осуществления представляют собой скорее правило, чем исключение, хотя, безусловно, такие расхождения не могут выходить за определенные пределы.

Начало исторического периода, рассматриваемого в настоящей главе, было временем, когда планета как минимум трижды – во время войны в Корее, кризиса вокруг Западного Берлина и Карибского кризиса – вплотную подходила к грани третьей мировой войны. В этих условиях идеология буквально душила в своих объятиях социальные науки, диктуя им свои «правила игры».

Идеология, среди прочего, представляет собой инструмент воздействия на массовое сознание. Поэтому для нее чрезвычайно удобно, когда наука (или то, что именуется таковой) формулирует свои утверждения в простой и понятной массам форме. Желательно, например, чтобы подобные утверждения включали не более двух-трех переменных. С этой точки зрения, «теоретическое» положение советских обществоведов 1950-х гг. о том, что «способ производства» определяет уровни рождаемости и смертности, представлено в идеальной для идеологической работы форме. В то же время данное утверждение является научно неточным и требует массы оговорок и дополнений, обязательных с точки зрения науки, но бесполезных и даже вредных с точки зрения идеологии. К тому же классу суждений относится и тождество «модернизация = снижение рождаемости = свобода», никогда не озвученное в столь плакатной форме, но с очевидностью вытекавшее из теории демографического перехода в ее «классической версии».