Читать книгу - "Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман"

здесь, а я пойду, поищу другой вход — здесь наверняка есть вход в иатрейон, в приемную клиники! Это какая-то ужасная ошибка! Не уходите, Каллист врач!

— Не уйду, не уйду, — пробормотал Каллист. Фессал убежал.

Каллист опустил голову на скрещенные руки и закрыл глаза. Как этот мальчишка еще может бегать после такой утомительной дороги? А он, Каллист, так устал — он вдруг понял это. Наверняка, в Новом Риме есть общественные бесплатные бани — надо будет сходить туда непременно. Баня оживляет и тело, и душу. А потом — на Лемнос. Фессал пропадет один, бросать его нельзя. Что за глупыш. Ну, куда он побежал, зачем? «Искать вход в иатрейон»! Одна надежда — может, столкнется с настоящей жизнью, как она есть, и поумнеет, перестанет быть таким наивным ребенком. Как жаль, что у них нет раба! Придется самим разузнавать про бани и про корабль. Рабы… У него в распоряжении был всего лишь один раб — с ним он приехал на Кос. И то, через пару месяцев бедный Демокед объелся зеленых яблок и умер от диарреи[128]. Никто не подсказал тогда Каллисту, как ее лечить — теперь-то он бы вылечил тебя, старина Демокед, да уже поздно…

+++

— Заканчивай ругаться, в самом деле, а то и тебе какую-нибудь операцию сделаем! Геморрой прижжем! — пробасил Филагрий, снимая забрызганный кровью и гноем передник.

— Кругом, кругом знаков своих волшебных христианских понаприбивали! — возмущался поселянин в поношенном фракийском хитоне. — И над дверьми, и на ножах своих, и на потолке… Тьфу, тьфу, тьфу, сохрани нас, Зевс Ксений!

— Сейчас доплюешься — заставим весь иатрейон мыть! — заметил спокойно Посидоний.

— Кровью, вестимо, младенческой все позабрызгивали! — не унимался фракиец, забившийся в угол рядом с креслом для вырывания зубов. — Дух захватывает, в глазах темно от гоэтейи вашей галилеянской! Знаки ваши кругом!

— Нет, это невозможно! — заорал Филагрий, отбрасывая ветошь, которой он протирал свой нож. — Сейчас точно прижгу тебе что-нибудь!

— Где ты христиан видишь, скажи на милость? — проговорил приветливо и терпеливо Посидоний. — Нет здесь христиан, дружок. Одни знаки на стенах.

— Зна-аки ваши!.. — измождено стонал в углу фракиец, брызгая слюной.

— Они такие же наши, как и твои, — ответил Посидоний, передавая свой и братнин передники Трофиму и выпуская золотистые кудри из-под кожаного ремешка на свободу.

— Мы не христиане, полоумный ты человек! — добавил Филагрий, с грохотом открывая дверь кованого шкафа с инструментами.

— Семфей, да полно уж тебе, — слабо застонал старик с ложа.

Посидоний уже ловко бинтовал его обеими руками, туры бинтов легко и красиво ложились вокруг поясницы старого фракийца. Трофим деловито и умело поддерживал больного.

— Нам скажут крест и «Хи-Ро» над дверью прибить — пожалуйста, — продолжал невозмутимо Посидоний, закрепляя повязку. — Мы и под «Хи-Ро» прооперируем, если надо. А скажут — Солнце Непобедимое нарисовать, мы и под Солнцем Непобедимым нарывы вскрывать будем.

— А инструменты это не ихние вовсе, а Кесария врача. Он молодым врачам их дать изволили, пока они свои ножи-смилэ[129] кузнецу заточить отдали, — певуче заговорил Трофим, бережно придерживая стонущего деда. — Он христианин, вот он и заказал с крестом и «Хи-Ро» инструменты себе. У лучшего мастера! Почему бы и нет? Имеет право. У него с «Хи-Ро», у Филагрия врача со священным асклепиевым ужом, например.

— Видишь, Семфей, мальчики и не христиане, и богов чтят, а ты себя с ними так себя ведешь! — укоризненно проговорил старый фракиец, после того как Трофим удобно уложил его на постель. — Доброй вам удачи, сыночки!

— Да не чтим мы богов никаких, деревенские ваши головы! — вдруг воскликнул замолчавший было Посидоний. — Нет их вовсе, богов ваших!

— Батюшки мои… — прошептал уже почти пришедший в себя Семфей. — Батюшки… Мать богов, Аполлон врач, не погуби! Еще почище галилейского зловерия! Эпикурейцы вы нечестивые, али как?!

— Да ты глаза-то свои разуй, — неожиданно жестко проговорил Посидоний, и его красивое лицо вдруг стало взрослым и строгим, словно после тяжелой изнуряющей болезни. — Разуй глаза-то и на мир посмотри. Посмотри, что в нем делается! Какие такие твои боги, дурачина? Слепая судьба и все. Кому повезло, тому и счастье.

— Ладно тебе, Донион, — нахмурил брови огромный Филагрий, омывая руки над медным тазом и беря из рук Трофима белоснежное полотенце.

— А что — скажи, не так? Не так? — подскочил к нему брат, лицо которого мгновенно покрылось пунцовыми пятнами. Напуганный Семфей прижался к своему отцу, который громко шептал гимн Матери богов об отвращении зла.

— Почему бесполезный дурак живет до семидесяти лет, набивает себе пузо и не знает печали, а молодой и талантливый человек оступается на крыше и…

Посидоний захлебнулся словами и потряс воздетыми тонкими руками перед знаком «Хи-Ро» у притолоки. Горгонейон на его шее перекрутился на шнурке и свисал теперь на спину.

— …и мозги — по всей мостовой?! Почему? Боги, говоришь? Да?! Какие такие твои боги?! Да на что они? На что они мне? Я не верю в них! Ни в каких! Понял, Фила? Понял? Почему Артемида нашу мать из петли не вынула? Почему Асклепий с Аполлоном смотрят, как наш отец в параличе лежит и под себя ходит?! И ничего нельзя сделать! И почему Зевс не видит, как у Каллиста врача отняли имение, и он — сын патриция, да, Фила! — теперь работает за жалованье помощником архиатра! А если видит, что же он молчит? Послал бы стрелу в…

Филагрий заткнул рот брату ребром своей огромной ладони.

— С ума сошел? — прошептал он. — На остров захотел? В ссылку?

— Ох, мать Кибела-Деметра, — заплакал старик фракиец. — Не покарай! Поправлюсь, жертву тебе принесу, за себя и за мальца этого… Руки у него золотые, сердце доброе… Не попусти погибнуть нам всем в нечестии!

— Не бойся, не погибнем! — отчаянно и весело сказал Филагрий, усаживая брата в зубное кресло и наливая ему неразбавленного вина. Посидоний жадно отпил, молча откинулся на пологую спинку, взял зубные щипцы-одонтагру и начал меланхолично ими пощелкивать.

— Вот и Телесфор к нам пришел! — вдруг сказал Филагрий без тени удивления, как будто Телефоры давно уже ходили к ним в иатрейон толпами. — У нас свой Телесфор есть, дед, смотри! Поправишься, никуда не денешься! Фессалушка, заходи!

— Фессал!

Ученик Каллиста в запыленном плаще растерянно стоял на пороге иатрейона.

Посидоний вылетел из зубного кресла и заключил Фессала в объятия. Трофим, вскрикнув, выронил медный таз — тот с мелодичным звоном упал на каменный пол, и ручейки воды заструились по сухим плитам.

— Молодой барин! Фессалион! А Каллист врач с вами прибыть изволили?

— Каллист врач остался там, у главного