Читать книгу - "Ярое око - Андрей Воронов-Оренбургский"

Седоусый добытчик безнадёжно махнул рукой, завернулся в хвостатый полог из волчьих шкур и улёгся ногами к костровищу.

Теперь слышно стало, как сопят спящие, но богатырского, «нараспашку» храпа, который сотрясает стены на постоялых дворах, слышно не было… Оно и понятно: Дикая Степь с младых ногтей приучает людей не шуметь без нужды. А ещё время от времени с тихим шипением осыпался, превращаясь в золу, догоравший сухарник…

Савка вздохнул свободно, когда наконец взялась тишина, но тут же и пожалел о сём… Уж больно тоскливо сделалось на душе. «Сиди тут, таращь глазюки во тьму, как сыч… да гáчи^[33] мочи в студёной росе…»

Он покрутил головой, глянул на небо. Месяц был чуть-чуть, на волос худее, чем вчера, но теперь он светил вовсю и никуда не нырял, не прятался…

«А всё один чёрт, на брезгу^[34] хлябь посыпет… потому как в носу ровнёхонько будто кто травинкой щекотит. Эт точно, — заключил Савка. — Взять хоть и то, как нонче хрустела трава под ногами. Да и по тому, как теперича от земли тянет сырью и холодом».

…Он снова обозрел залитую перламутровым, призрачным светом степь. Тишина. Поглядел на спящих вповалку товарищей, подле которых покоились мечи и колчаны. «Спят, сурки… напупились убоины. Ловят в сети заветные сны».

Рядом молчком лежал дядька Василий; его горбатый коршунячий нос торчал вертикально вверх, подсвеченный месяцем.

— Эй. — Сокольничий «на авось» торкнул коленом в плечо зверобоя и дыхом спросил: — Не спишь ли ещё, кум?

Василий сторожливо прирассветил один глаз, но, всё поняв, досадливо хрустнул под волчьим шкурьем мослаками пальцев и зло просипел:

— Нуть?.. Чего тебе, маета?

— Да погодь ворчать, Васелей Батькович! — Сорока уцепился за льняной рукав дядьки.

— Неча годить! Тебе, балабою^[35], предлагали добром погутарить о том, о сём?.. Ты ж зубья скалил! Теперича — брысь! Дай поспать трошки, скоре вставать!

Василий вырвал руку, помолчал чуток и, сменяя гнев на милость, бросил:

— Чаво хотел-то, горе луковое?

Савка, обрадованный нежданным участием, с готовностью придвинулся ближе, перешёл на придушенный доверительный шёпот:

— А ты… слыхал ли шо… о татарах?

— А то! — Белки глаз зверобоя сыро блеснули в опаловой майской тьме. — Хто о них ноне не слыхивал, разве глухой?.. В Киеве вельми раззоров^[36] по сему поводу. Немой токмо не гутарит об энтом пришлом зверьё… Бают-де, всю южную степь, до самого Хазарского моря^[37], татары на дыбы подняли! Где ни пройдуть их кони — смерть распластывает крылья! И одна, значить, пепла в остатке от городищ!.. Ты вот послухай, малый. — Василий удобней устроился на шкуре, сунул кулак под голову. — Даве, когдась от Лукоморья^[38], с Залозного шляху^[39], пришли по Днепру струги^[40] заморских купцов, прибыли с ыми и два ветхих старца-странника. Я-сь был тады на пристани — Толкуне… Зело народишку собралось — шапке упасть негде, угу, воть крест…

— С этим понятно, кум… Дальше-то шо?

— Да погоди ты понужать, торопыга! Экий ты раздолбуша!

Дядька Василий, остребенившись, шворкнул горбатым носом и, выждав паузу, продолжил:

— Так вот, эти два странника, значить, э-э… спаси Господи, надули нам в уши страстей… Дескать, все половецкие станы нонче бегуть сломя голову с Дикого Поля… А за ними вослед гонится лютое, страхолюдного виду племя. Вот те безродные чужаки и есть, значить, «татаре»^[41]. Деды баяли: «Вид ихний наводит ужасть… Бород — нема, токмо у иных щепоть волос на губах и ланитах^[42]. Носы вмяты в скулы, и у кажного за спиной взлохмаченная коса, як у ведьмы».

— Неужто такие страшилы? — Савка недоверчиво округлил глаза.

— Да помолчи ты, глупеня! Говорят же тебе… От одновось только виду безбожной татарвы люди мруть, как мухи, и падають замертво. Вот так-то, брат-гаврик^[43]! Чужбинник дьявол, с длиннюшшей рукой — под церкву! А ты сидишь тут дураком на попонке^[44], со скуки крутишь пух усов и сумлеваешси: «Неужто, дядя таки страшилы бывають?» То-то и оно… Бывають! Оне тебя, родственник, без чесноку и соли, вместе с поршнями^[45] схрумкають и имечка не спросють.

— А не подавятся, суки? — Савка вспыхнул очами.

— Ты опять за своё?!

— Ладныть… молчу. Дальше давай.

— А дальше та-ак. — Василий поправил уклёпанный медными бляхами поясной ремень и раздумчиво почесал заросли бороды: — Вестимо, перепуганный люд забросал Божьих калик перехожих вопросами: так, мол, и так, что сие за люди? Какого роду-племени? Старцы, по всему, были люди сведущие, мудрые, разные там письмена читать способные… Ответовали: шо-де сказано в святых книгах — нагрянет с востоку тьма-тьмущая чужедальцев. Народ сей семени ядовитого, жёлтого… в наших краях-волостях неслыханный, глаголемый «татаре», и с ыми есша чёртова дюжина языков. Яко же половцы доселе губили и грабили окрестные племена, ныне, значить, их погибель настала. Вороги эти не токмо половцев посекуть, но и на ихню землю сами седоша… Во как!