Читать книгу - "Дети блокады - Михаил Сухачев"

«Еще раз увижу – оторву башку. Это касается и тебя», – повернулся он к Валерке.

«Ха! Не имеешь права распускать руки!» – огрызнулся Валерка, бросив на всякий случай окурок и отступив назад.

«Ах ты, сопляк паршивый!» – Андрей в два прыжка настиг Валерку и повторил воспитательный прием в той же последовательности.

На Виктора это подействовало. Наверное, еще и потому, что курил он без всякого желания, а так, для форса, и только в своем «обществе».

– Чо, бросить, что ли? – Валерка держал на вытянутой ладони окурки.

– Ага.

Валерка без сожаления высыпал под ноги чинарики и придавил их ногой.

– Как поедем, на подножке или на «колбасе»? – спросил он.

– На подножке и без нас много.

Они выждали, пока тронулся с места трамвай, на подножках которого, как гроздья винограда, висели люди, и вскочили на сцепку заднего вагона, держась одной рукой за резиновый шланг тормозной системы, а другой – за карниз оконного стекла. Это был их любимый способ езды на общественном транспорте. Ребята не торопились цепляться прямо на остановке. Это и рискованно: взрослые могут согнать, да и никакого шика. А вот если дать трамваю набрать скорость, это совсем другое дело. Рано прыгнуть – недостойно. Еще хуже – не догнать. От стыда можно провалиться, ведь с задней площадки вагона наблюдают. Спрыгнуть тоже надо умеючи: на большой скорости и, по возможности, быстро остановиться. Нет ничего позорнее после соскока бежать вприпрыжку или еще хуже – шлепнуться.

Витька Стогов с Валеркой Спичкиным слыли мастерами такой езды. В последних «соревнованиях» на Лиговке среди дворовых сверстников они победили не только по скорости заскакивания и спрыгивания, но и по «почерку», что тоже оценивается ребятами по достоинству.

Теперь они ехали на «колбасе» вдвоем. Это удавалось немногим, потому что стоять на узкой сцепке можно было только на одной ноге.

– Гляди! – крикнул Валерка.

Витька поднял глаза и встретился взглядом с Эльзой и ее матерью, пробиравшимися ближе к заднему окну. Ему стало стыдно. Но прыгать с «колбасы» было рискованно: трамвай ехал слишком быстро, отчего сцепка сильно моталась из стороны в сторону.

Эльза прильнула к стеклу и зло посмотрела на ребят, потом выразительно зашевелила губами, произнеся безошибочно понятное слово «дураки».

Витька отвернулся и, едва трамвай сбавил ход, спрыгнул. Он выждал, когда 15-й номер, на котором ехали Эльза, ее мать и Валерка, скрылся, потом догнал 19-й и вдоль Обводного канала добрался до Новокаменного моста на Лиговской улице.

Сошел он возле своего любимого кинотеатра «Гудок». Здесь работали давно знакомые, добрые билетерши, тетя Даша и тетя Катя, пропускавшие ребят без билетов. Места можно было занимать любые, но только на полу перед первым рядом. Правда, за это надо было вынести корзину с мусором или собрать в фойе обрывки билетов, обертки от конфет и эскимо. Помнится, когда шел фильм «Чапаев», приходилось убирать фойе по пять раз в день, чтобы увидеть, когда же Чапаев в конце концов спасется. Ведь от сеанса к сеансу он, казалось, был все ближе и ближе к берегу, подбадриваемый оглушительными криками ребят: «Давай, давай, Чапай! Еще немного!»

Виктор подошел к витрине кинотеатра. Из-за стекла на него смотрели радостные, счастливые актеры фильма «Антон Иванович сердится» – Кадочников и Целиковская, но он больше сочувствовал Керосин-Бензин-Мартинсону[3]. Витька сморщился: это был фильм про любовь, не то что «Чапаев», и второй раз он на него не пойдет.

Он снова вернулся на остановку, догнал первый попавшийся трамвай и доехал до своей остановки – Курская.

Прямо на углу, рядом с аптекой, сколько Витька себя помнил, стоял тесный круглый киоск, в котором чудом вмещался толстый продавец-китаец, всегда одетый в черный, наглухо застегнутый балахон и черную шапочку. Из всех товаров, которыми был забит его киоск, Витьке нравились только черные маковые ириски. Китайца и взрослые, и ребята прозвали Ходя, исказив слово «уходи», которым он пытался прогнать назойливых мальчишек.

Денег, разумеется, не было, а ириски аппетитно блестели за витриной. Поэтому Витька не придумал ничего лучшего, как подразнить китайца. Он потянул пальцами углы глаз так, чтобы они превратились в узкие щелки, и, сунув голову в маленькое окошечко, крикнул:

– Ходя, Ходя! – после чего поспешно показал язык и отскочил от ларька под возмущенные крики продавца.

Тотчас внимание мальчика привлекли стрела на стене дома и большая надпись, сделанные красной краской по белому полю: «Ближайшее бомбоубежище за углом, Воронежская, 55». «Это мой дом!» – с гордостью подумал Витька и пошел вдоль стены туда, куда указывала стрела.

Такая же надпись оказалась еще на нескольких домах, пока он не подошел к своей подворотне, где было написано иначе: «Бомбоубежище во дворе». Оно действительно было только что оборудовано в подвале образцовой школы № 99, и вход в него был почти рядом с дверью квартиры, в которой жил Витя.

Когда-то подвал был самым удобным местом игры в прятки, но с тех пор, как в нем повесился пьяный извозчик Пильтин, ребята не заходили туда, а Витя старался проскочить массивную железную дверь как можно быстрее. И сейчас, едва глянув на нее, он вспомнил вытащенного из подвала извозчика с длинной, как у общипанного гуся, шеей, с обрезком веревки на ней.

В квартире, в которой, помимо девяти человек семьи Стоговых, жили учительница географии Клавдия Петровна и истопник школы дядя Ваня с женой, работавшей, как и Витькина мать, уборщицей, входная дверь не закрывалась ни днем ни ночью. В этом не было необходимости, потому что вынужденная бедность жильцов была общеизвестна даже тем, кто промышлял по квартирам своего района.

Идя по длинному темному коридору, Виктор впереди, в кухне, увидел свою мать, Александру Алексеевну.

– Ма, я приехал, – сказал он, снимая с плеч маленький самодельный рюкзачок со скромными лагерными пожитками, – чо надо помочь, а то я пойду на улицу.

– Не болтайся далеко, скоро позову. Пойдем чердак вычищать от хлама.

– Зачем это?

– Директор школы велел, чтобы не произошло пожара, если упадет бомба.

– A-а! А когда бомбить будут? – с любопытством спросил он.

Ему очень хотелось увидеть вражеские самолеты и падающие бомбы. Это не то что в кино: хоть и похоже, но не настоящее. На Сиверской он видел недавно разбомбленный вокзал – здание было разрушено полностью.

– Я есть хочу, – сказал он, так и не услышав от матери ответа.

– Поешь щей.

– Не, я скибку[4]хлеба возьму. Потом пообедаю. – Витька отрезал ломоть от буханки, полил постным маслом, посыпал солью и, кусая на ходу, поспешил во двор.