Читать книгу - "Моя сестра - Елена Блаватская. Правда о мадам Радда-Бай - Вера Желиховская"

Они очень важно заставили меня несколько раз повторить эту абракадабру. Затем я сделал членский взнос – заплатил фунт стерлингов и получил расписку. Могини кланялся мне и улыбался. Китли крепко жал мне руку и поздравлял со вступлением в общество. Они были так торжественны и оба, особенно Китли, казались такими ребятами, забавляющимися игрушками, что эта моя «инициация» представлялась мне содеянной мною глупостью, за которую становилось как-то стыдно и даже почти противно.

А дальше было еще хуже. Могини, признавая теперь меня своим «братом» и, очевидно, желая заинтересовать меня, стал рассказывать о своем гуру, махатме Кут-Хуми, и о том, что он сегодня утром удостоился получить от него письмо, отвечавшее на вопросы, только что им себе заданные. Письмо пришло вовсе не по почте, а упало прямо на голову Могини.

Индус рассказал об этом феномене с величайшим благоговением; но я не только ему не верил, а и почувствовал стремление скорее выйти отсюда на чистый воздух. Я уже направился было к своей шляпе, как в передней раздался звонок, и через несколько секунд в комнату вошла дама. Мы поклонились, она кивнула нам головой и опустилась на маленький диван. В коридоре послышались тяжелые шаги Блаватской. Китли и Могини скрылись.

Я успел уже разглядеть даму. Это была нарядная толстая старуха, с лицом, вероятно, красивым в молодости, но без всякого выражения и теперь густо покрытым румянами и белилами. Из-под лент шляпки в ушах ее сверкали огромные бриллиантовые серьги, а на груди красовалась массивная брошка, состоявшая тоже из больших драгоценных камней.

– Ah, chere duchesse! [А, дорогая герцогиня! – фр.] – воскликнула Блаватская, входя и здороваясь с гостьей.

«Мария Стюарт!» – чуть было не сказал я.

Хозяйка тотчас же представила меня, выставив на вид все мои аксессуары, способные придать мне некоторое значение в глазах такой дамы.

Дюшесса протянула мне большую толстую руку и сразу же, с первого слова, пригласила меня на бал, который она дает через несколько дней. Я не без изумления поблагодарил ее и, проговорив несколько приличных случаю фраз, поспешил скрыться в соседнюю комнату, где находились Могини и Китли. Разговор у нас плохо вязался: они вглядывались в меня, а я в них.

Дюшесса не засиделась, Елена Петровна приотворила к нам дверь и поманила меня.

– Отчего вы убежали? – спросила она.

– Оттого, что не хотел быть лишним, у вас мог быть с Марией Стюарт серьезный разговор.

– Ну вот, пустяки!.. А на бал к ней вы непременно поезжайте.

– Ни за что не пойду. Если будет нужно, вы объясните ей, что я больной человек, нелюдим и т. д. Это и будет правда…

Елена Петровна побурлила, пожурила меня, но, ввиду моей непреклонности, мало-помалу стала успокаиваться.

– И что вы такое можете иметь против нее? Светская женщина… Все они в их grand mond’e [Высшем свете – фр.] такие!

– Я ровно ничего не имею и не могу иметь против нее, – ответил я, – но с тем, что в grand mond’e все такие, не согласен. Я очень люблю настоящих светских женщин, потому что люблю всякую гармонию, красоту, изящество. Истинная grande dame, все равно – молода она или стара, красива или нет, прежде всего изящна, то есть проста, естественна и не думает о своей важности. Эта же Мария Стюарт – герцогиня с плохих театральных подмостков. Я уверен, что она родилась не герцогиней и не леди…

– Ну да, конечно, – сказала Блаватская, – она дочь человека, нажившего, не знаю как, мешок с золотом. Титул ее первого мужа, Помара, куплен ею, а овдовев, она купила себе второго мужа, уже настоящего лорда… А какой у нее чудесный отель!.. У нее бывает tout Paris [Весь Париж – фр.]!

– И она может сделать среди этого tout Paris карьеру теософическому обществу! – докончил я. – Вы совершенно правы, Елена Петровна.

– С волками жить – по-волчьи выть!.. А да бог с нею! Знаете ли, не сегодня – завтра Олкотт приезжает.

– Очень рад это слышать, я горю нетерпением познакомиться с «полковником», с которым уже хорошо заочно знаком из «Пещер и дебрей».

– И притом он будет вам очень полезен: он магнетизер необыкновенной силы, излечил тысячи народу от всевозможных болезней. В несколько сеансов он так поправит ваши нервы, что вы себя совсем новым человеком почувствуете. Он вам наверное понравится. С его приездом начнутся собрания и conferences его и Могини. Этот Могини, знаете, отличный оратор и очень образован даже в европейском смысле, он кончил курс в университете в Калькутте и много занимался разными философскими системами… Ну и его оригинальная внешность, я думаю, произведет впечатление…

– Несомненно. Где же будут эти conferences?

Одно собрание должно быть у дюшессы – это необходимо, а затем будут собираться в доме одной теософки, m-me де Барро. Это прелестная и замечательная женщина, умная, скромная… вот увидите, увидите не позже как через полчаса, потому что у нее сегодня, сейчас, предварительное собрание и мы все едем. За мной заедет дюшесса, а вы отправляйтесь с Могини и Китли.

Я не стал отказываться.

IV

Вынужденный статьями г-жи Желиховской печатно говорить о моем личном знакомстве с Блаватской и теософическим обществом, я говорю не с чьих-либо слов, а только то, что сам видел, слышал и на что у меня есть неопровержимые документы. В случае необходимости я могу представить в доказательство того, что утверждаю, и новые показания живых свидетелей.

Я нахожу, что всякие подробности и даже подчас мелочи обстановки, при которой начиналась в Европе пропаганда «новой религии», соблазнительно рекомендуемой теперь и русскому обществу в качестве «чистого и высокого учения», вовсе не бесполезны, а даже необходимы для цельности картины. Чего я не видел – о том не говорю, но что видел, то обязан рассказать именно так, как оно было.

Я не знаю, что такое творилось в мае 1884 года в Америке и в Индии, не знаю даже происходившего за это время в Лондоне; но очень хорошо знаю все происходившее в Париже. Если мне приходится утверждать совершенно противоположное тому, что свидетельствует в своих статьях сестра Е. П. Блаватской, мне это весьма прискорбно, но что же я тут поделаю!

Дойдя до этого времени, г-жа Желиховская в качестве свидетельницы, между прочим, говорит: «Посетителей бывали ежедневно массы. Елена Петровна успевала заниматься лишь ранним утром от 6 часов утра до полуденного завтрака, а день весь проходил в приемах и суете. Общество осаждало ее разнообразное, но все из интеллигентных классов. Множество французов-легитимистов и империалистов льнули к ней почему-то в то время; очень многие ученые, доктора, профессора, психиатры, магнетизеры, приезжие со всех стран света и местные. Доктора Шарко тогда в Париже не было, но Рише и Комбре, его помощники, были своими людьми. Фламмарион бывал очень часто; Леймари – издатель “Revue Spirite”; старичок магнетизер Эветт, друг барона дю Поте, постоянно конкурировал с Олкоттом в излечениях присутствовавших больных. Русских бывало множество мужчин и дам, и все это усиленно напрашивалось в дружбу и в последователи учения» («Русское обозрение», 1891, декабрь, с. 572).