Читать книгу - "Швабра, Ленин, АКМ. Правдивые истории из жизни военного училища - Александр Сладков"

На крики в аудиторию заглядывает мой выводной.

Курсант третьего курса. Шинель, шапка, штык-нож, подсумок с магазинами, за спиной автомат.

– А он арестованный, товарищ подполковник. Я его с гауптвахты привел.

Хвостов смотрит на меня по инерции строго. Потом печально. Видать, сам тянул эту лямку не раз.

– Где ваша зачетка? Три балла. Хватит?

– Так точно!

– Ступай, Кюхельбекер.

Кюхельбекер – это декабрист такой, его в XIX веке сюда сослали прямо из Питера, с Сенатской площади. Но я о валенках. Последнее время справок об обморожении мне не дают. Переборщил. Слишком часто стал обращаться.

Чтоб сохранять в своем тщедушном курсантском теле тепло, есть еще одна хитрость. Нельзя давать себя вымораживать. Надо периодически подзаряжаться теплом. Как? Описываю процесс. Берешь и не идешь на САМПО. Оставшись в роте, удаляешься в сушилку. Самое теплое помещение в роте. Там запрыгиваешь за огромный, идущий к потолку жестяной щит. А за щитом – раскаленные батареи одна к одной, а сверху куча матрасов. Ну точно как у дедушки в деревне, на печке. Жесть прикрывает тебя от лишних взоров. Лежи не тужи. И вот сейчас я как раз увлечен этой процедурой. Не пошел на САМПО. Нежусь на теплых матрасах. Нежусь. Нежусь… Засыпаю. Храплю.

– Бам! Бам! Бам!!!

С неимоверным грохотом кто-то бьет по жестяному щиту! Неистово. И орет:

– Эй, что там за мудак!!! А ну вылазь!!!

Высовываюсь. Там, внизу, Лисовец. Ротный. С алюминиевой лыжной палкой в руках. Капкан. Западня. Но меня, собственно, «врешь, не возьмешь». Кидаю себя, как в атаку. Резко перемахиваю через полуметровую кромку листа, лечу вниз (два с половиной метра), приземляюсь на ноги. Подаю корпусом вправо, показываю, что буду прорываться именно в том направлении. Палка моментально уходит вправо и бесполезно гремит по железной арматуре вешалок для сапог. Сам я бросаюсь влево и ускользаю. Вернее, вылетаю из сушилки, как пробка из бутылки шампанского на Новый год. Ротный сзади шипит:

– Сссуукка…

Новый день. Новый холод. Опять никакого желания идти на САМПО. Лисовца в роте нет. И это подкупает. Ухожу в сушилку, пристраиваюсь за жестяным листом. Нега, сон…

– Бум! Бум!! Бум!!!

Господи, да что ж такое. Прятаться бесполезно.

– Сладков! А ну слазь!!!

Вчера был «что за мудак», а теперь сразу «Сладков».

Видать, для Лисовца это слова-синонимы. Аккуратно выглядываю из матрасного окопа. Никаких сюрпризов. Опять он. И, надо же, опять с лыжной палкой. Он приторно-вежлив.

– Слезай… Слезай…

Решаю копыта не рвать. Иду на переговоры:

– А вы не будете меня бить, товарищ капитан?

Ротный мотает головой из стороны в сторону. Но глаза хитрые. Неа…

Гарантий требовать бесполезно. Со вздохом переваливаюсь через лист, висну на руках и аккуратно опускаюсь вниз.

– Ай! Ай!!!

Еще не достигнув пола, получаю два хлестких удара палкой по заднему месту. Попал, черт. Приседаю на корточки, вьюсь юлой, резко выпрыгиваю в сторону двери (в легкой атлетике этот фортель называют «лягушкой»), выбегаю. Сзади слышу довольное:

– Оттак!

Больно. Зато никаких нарядов. Но… По-прежнему холодно. Только в районе задницы горячо!

* * *

У нас новая рота, новый ротный. Была сорок пятая учебная группа, потом пятьдесят пятая. Теперь рота восьмая. И группа восемьдесят пятая. Гуд-бай, Лисовец! Наш очередной командир – капитан Кулаков, Алексей Борисович. Прибыл из Германии. И тут же получил среди нас кличку Триплекс. Вообще-то триплекс – это крепкое стекло, которое применяют в боевой технике. Но Кулакова мы так прозвали из-за очков с линзами-хамелеонами, которые он не снимает. Полезная для нас, курсантов, штука, между прочим. Заходит наш командир, скажем, в роту с мороза и полминуты не видит ни хрена. Очень удобно. Есть время среагировать. Появился он, допустим, после отбоя, когда ты в кальсонах шаришься у бытовки. Дневальный: «Смирррна!» А ты – оба, маневр и скрылся! Пока там его стеклышки отпотеют. Я вот в детстве читал про пиратов. Так они перед тем, как пойти на абордаж чужого судна, повязкой закрывают себе один глаз. Зачем? Чтоб ворваться в трюм, скинуть повязку и не привыкать после дневного света к темноте – один глаз-то уже привык. Может, и ротному нашему так же? Еще одни очки носить в теплом кармане?

Братский первый взвод нашей роты. Сверху, в фуражке и очках, командир роты Алексей Борисович Кулаков

Впрочем, между собой мы чаще называем ротного – Кулаков или Борисыч. Триплексом – редко, когда на него злимся. Ротный красив, высок, поджар, спортивен, широкоплеч. Волосы черные. Скулы в меру узкие, нос с хищными ноздрями-крыльями, подбородок чуть массивнее положенного. В отношении с курсантами Кулаков всегда сдержан. Голос повышает редко. Матерится тоже редко. Всегда безадресно. Никогда никого не оскорбляет. Блин, и где ты был, Алексей Борисович, почти два года назад, когда нас бросили Штундеру в лапы?! В роте остается еще наш взводный Мандрико. Язык общий офицеры нашли быстро, теперь они не разлей вода! Последствия этого альянса не замедлили отразиться и на нас. Дрючить роту стали красиво, элегантно и регулярно. В два хлыста.

* * *

Отбой. Не заснуть. Голод берет за глотку. Он побеждает бессонницу и усталость. Я лежу молча и смотрю в потолок. А в каждом углу нашей необъятной казармы шкрябают ложками и крякают от удовольствия, чифанят, в смысле едят. По микрогруппам. Можно, конечно, просто так взять, подойти и попросить: «Мужики, дайте пожрать!» Но я так не делаю, не принято это у нас. Еда достается с трудом, с риском. Особенно если нет денег. Ты стараешься, финтишь, создаешь запасы, а к тебе подходит халявщик и просит «Дай!». Нет, есть, конечно, у нас категория, для которой проблема голода не существует. Каптерщики, любимчики, еженедельно посещающие город, местные ребятки, которым мамы с папами привозят гостинцы и кидают через забор. Опальным курсантам труднее, они в город не ходят, и денег у них чаще всего нет. Вот и мы с Климом в плане чифана плотно сидим на мели. Нет, мы не жалуемся и как можем шевелимся. Вот месяц назад я решил создать «Сальный трест». Я выслал всем, кого знаю, специальные письма. Всем, от своей первой учительницы Лидии Ивановны Хрипуновой до малознакомой девушки Ирочки из соседнего подъезда. С предложением выслать мне килограмм соленого сала. Через три недели идея стала приносить доход. Сало пошло. Сначала им объедались после отбоя. Порой без хлеба, просто с чаем без сахара. Надоело. И когда я припер очередную посылку с «жирным золотом», Клим не выдержал:

– Давай его спрячем!

– Куда, в каптерку? Оно испортится!