Читать книгу - "Швабра, Ленин, АКМ. Правдивые истории из жизни военного училища - Александр Сладков"

Я – дневальный. И мое боевое ведро. Не дай бог НАТО дернется – упорю!!! Спи спокойно, Советский Союз!

– Что… Что?! Спиртом??!! Вы что, курсант, белены объелись?.. Нажрался?!!! Перед нарядом???!!!

– Никак нет!

Сидоров спокоен, как удав. Фломастер шокирован. Не может въехать в ситуацию.

– В смысле…

– Разрешите доложить?

– Докладывайте…

– У меня хронический фарингит. Два раза в день я посещаю санчасть. Там медсестра смазывает мне горло спиртовым тампоном. Перед нарядом я заходил в санчасть. Проходил процедуру. Доклад закончил.

Во дает. Ну и Сидоров. Правильно говорил старикашка Геббельс: «Люди быстрее всего верят в самую чудовищную ложь». Майор Ушаков, похоже, очередная жертва этой заповеди. Он смотрит на Сидорова уже не с возмущением, а с отеческой заботой.

– Вы службу-то нести сможете?

– Так точно!!!

И проходя дальше:

– Вот молодец курсант…

Развод окончен. Шурша сапогами по мерзлому асфальту, двигаем в роту. Настроение после «театра одного актера Сидорова», как ни странно, ухудшилось. Одних, понимаешь, за пьянку героями числят, а тебя, товарищ Сладков, за желтое очко в сортире с наряда снять могут. И запустить на «орбиту». Тфу-тфу-тфу, чтоб не сглазить!

* * *

Мы ходим по роте и заглядываем во все потайные уголки.

– Ну что, подмели в бытовке?

– Да что там мести, все чисто!

– Игорь, не надо, отстань ты от них…

Клим уперся и никак не хочет принимать наряд. Да, я понимаю, что они, эти старые дневальные, хоть и свои ребята, но все же чмошники. Не подготовили казарму к сдаче. Впрочем… Нам в любом случае сутки шваброй махать. Хоть чисто сейчас будет, хоть грязно. Но Клим непреклонен: «Пусть шуршат!» И они шуршат. А ведь месяц назад через эту Климову упертость мы сами мастеров спорта по мытью полов чуть не выполнили. Дело было так. Принимали мы наряд на аэродроме, по авиационному корпусу. У третьего курса. Ну как принимали… Никто нам его и не думал сдавать.

– Все, давайте, пацаны! Расписывайтесь! Вот вам печати, вот ключи, адью!

Клим прошел мимо старого наряда, как глухой. Заглянул под лестницу.

– Мойте.

– Че-го?

– Мойте. Здесь грязно.

– Вы че!

Кроме «вы че» у третьекурсников аргументов не нашлось.

Попререкались. Клим не подписывал. Начали мыть. А на Игоря Владимировича как нашло. Ходит и, как флотский офицер, пальцем по всяким закоулкам шаркает, только белой перчатки не хватает.

– Так, и вот здесь помойте. Здесь.

Я шипел на него, как гусь. Бесполезно. В итоге наши старшие коллеги были задержаны нами до ужина. Прощались они с нами сквозь зубы. Даже не с нами, а с Климом.

– Ну ладно, ребята…

– Давай, давай! Отдыхайте!

– И вам… Хорошей подготовки к сдаче наряда.

А что нам волноваться? По графику наряд у нас будут принимать «минуса». Вот там точно «ключи в зубы и адью». И вот он, следующий вечер. Открывается дверка. И… Ку-ку! На пороге вместо «минусов» наши вчерашние друзья. Довольные, как будто на родину вернулись из дальнего похода.

– Ну что, начнем?

Челюсти у нас опущены.

– А что начнем? Все чисто (вранье)!

Вместо ответа один из третьекурсников подошел в упор к Климу. Заглянул в его совиные глаза и прошипел:

– Все чисто… Если б ты знал, дружок, чего нам стоило… Весь график нарядов училищных переломать… Чтоб сегодня снова по авиатехнике заступить!

В общем, в расположении мы появились аж после отбоя. И старшина еще выдрал. «Не могли сразу сдать?! Не могли. Значит, плохо службу в наряде несли!»

Это воспоминания. Возвращаемся в реальность. Звенит сигнализация ружпарка. Дежурные, старый и новый, пересчитывают автоматы, пулеметы, пистолеты. А я беру в руки свое главное оружие. Швабру. Нас с тобой, подруга, целые сутки никто не разлучит. Дневальный должен всегда быть со шваброй. Это его охранная грамота. Не дай бог попадешься кому-то на глаза без нее, будешь жестоко выдран. Без швабры? Значит, бездельничаешь. Это неписаный закон.

Эдик Пашков, Пашка, уже топчется у тумбочки. Я захожу в Ленинскую комнату. Занимаю позицию «на Камчатке». Швабру ставлю рядом. Достаю О’Генри «Короли и капуста». Вот чувак был! Автор, я имею в виду. Объявили его в розыск, а он взял да и маханул в Гондурас, книги писать. Открываю первую страницу. Все, меня нет. Я там, в Америке. В прошлом веке…

– Рота! Приготовиться к отбою! Отбой через пятнадцать минут!!!

Ох ты, три часа как одна секунда. Казарма словно наполняется декорациями фильма про морской порт в жаркой Африке. Сто человек в белоснежных портках, голые по пояс снуют по маршруту спальное помещение – умывальник – обратно. Ну, прям мавры на погрузке фрегата.

– Жжжжжж!!! Жжжжж!!!

С зубной щеткой во рту «летит» Губы́ня. Курсант Власов.

Вова. Он длинный и нескладный. Точная копия артиста Крамарова. Увеличенная. Расставив руки в стороны, мелко семеня, Губыня зигзагами двигается по «взлетке». Изображает самолет. Ребра и кости проступают сквозь обшивку фюзеляжа (кожу), как лонжероны и элероны. За ним движется цирк. Армейское шапито.

– Давай-давай, Маленький!!! Давай!!!

Сержант Суховеенко и Запорощенко, по кличке Маленький, дергая ногами, идут на руках. Полотенца повязаны вокруг шеи. Мужские «хозяйства», болтаясь, вывалены наружу через беспуговичную ширинку армейской белуги. Зубная щетка зажата в зубах. Ну правильно. У них руки как ноги. Шкафы.

– Оба-на!!

Они синхронно спрыгивают на ноги и, гыгыкая, заходят в умывальник. А там – очередь в душ. Ну как душ… Обрезок шланга, надетый на сосок крана. Сейчас под струей ледяной воды фыркает Охотник:

– О бля! О бля!!!

Уступая место, он подмигивает:

– Кайф!!! Ну прям как бабу поимел!

Горячей воды у нас нет и никогда не было. И, судя по всему, не будет. Одна труба всего идет в казарму. Холодная. Для горячей воды коммуникаций не предусмотрено.

– Отбой, рота!!!

Муравейник успокаивается. Затихает. В казарме начинается ночная привычная жизнь. В умывальнике все тот же клуб ньютонов. Жадных до учебы. В зубах сигареты, в руках учебники. В сушилке преферансисты. В Ленинской комнате задолжники марксизма-ленинизма. Сдувают конспекты. В бытовой тусуются «нехваты». Кипятят в банках воду для вечернего чая. Потом, зажав эти банки полотенцами, торопливо семеня, уносят кипяток, скрываясь в темноте расположения.