Читать книгу - "Серенада для Нади. Забытая трагедия Второй мировой - Омер Зюльфю Ливанели"

– Да, Макс, а также показывает вашу широкую эрудицию. Я могла бы вас слушать дни и недели напролет.

Он покраснел, слегка кашлянул и попытался сменить тему, предложив на этот раз поднять бокалы за Ауэрбаха и «Мимесис».

– Макс, верно ли написал тот студент? В самом ли деле, не будь Гитлера, сюда никто бы не приехал?

– Если быть честными, то да. Турция для нас была страной с совершенно чужой культурой, о ней было известно очень мало. Мы ничего не знали кроме того, что Османская империя распалась и ее сменила Республика, проводящая реформы по западному образцу, а о языке мы не имели ни малейшего понятия. Приехавшие же составляли костяк немецкого научного сообщества, были учеными с мировым именем.

Он рассмеялся:

– Кроме меня, конечно. Только представьте, в те времена на всю Турцию был один медицинский факультет, и то неполноценный. А что было с другими направлениями, можете догадаться. Ататюрк хотел поскорее вестернизировать страну, и эту задачу взяли на себя немецкие профессора. Дав образование элите страны, они положили начало традиции, которая будет переходить из поколения в поколение. Например, систему музыкального образования создал Пауль Хиндемит, всемирно известный композитор. Это своего рода чудо.

– Когда вы приехали, какой была Турция?

– В сравнении с теми, кто эмигрировал в 1933 году, я приехал поздно – в начале 1939 года. Но даже тогда Турция была аграрной страной с населением семнадцать миллионов человек. А сейчас сколько?

– Семьдесят миллионов. Макс, я читала, что преподавателей-евреев выгнали из университетов Германии в 1933 году, устраивали бойкоты и тому подобное. К 1939 году произошло, конечно, множество других трагических событий. Почему же вы уехали так поздно?

Мы постепенно переходили к сути.

– Причина очень проста. Я не еврей, мои родители буржуа и католики.

– Тогда почему вы покинули Германию в 1939 году?

– Вот это я и собираюсь вам рассказать, только не знаю, откуда начать.

– Пожалуйста, начните как можно раньше – с вашего детства, с юности.

– Ладно, но приготовьтесь слушать долгую историю.

– Я готова. Только у меня будет к вам просьба: я могу записать ваш рассказ себе на память?

Он слегка нахмурился. Было видно, что он колеблется.

– У меня нет никакой цели. Я просто чувствую, что, когда вы уедете, в моей жизни образуется пустота. Я смогу заполнить ее, только слушая ваш голос и читая книги о той эпохе. И конечно, переводя «Мимесис», – прибавила я, смеясь.

Макс расплылся в улыбке:

– Пойдет! Записывайте.

Я достала маленький цифровой диктофон, который взяла из дома, и положила на белую скатерть, подвинув поближе к нему. Постоянно мигающая красная лампочка словно подчеркивала важность того, что мне предстояло услышать.

Тем субботним вечером ресторан был переполнен. Опытные официанты в черной форме ловко сновали между столиками.

Профессор Максимилиан Вагнер начал свой рассказ:

– Как я уже сказал, я родился в зажиточной семье, у которой даже были претензии на дворянство, и получил прекрасное образование. Мой отец был знаменитым судьей, а мать – замечательной пианисткой. Мои детство и юность прошли за занятиями латынью, древнегреческим, философией, литературой, историей, музыкой. Удивительно рано я стал ассистентом в университете.

Это были счастливые дни, у меня не было никаких забот. Все было прекрасно: профессора, коллеги, студенты и наш любительский струнный квартет, который собирался раз в неделю, где мы играли полюбившиеся нам произведения. Мир казался нам прекрасным. Иногда звучало имя бывшего ефрейтора по имени Адольф, который устраивал беспорядки в мюнхенских пивных и имел проблемы с полицией, но чаще всего мы просто смеялись. Никто не воспринимал его всерьез.

Затем я познакомился с Надей. Она изучала историю. Помню, я сперва подумал: «Какая славная девушка». А через несколько дней уже говорил: «Какая красивая девушка». Еще через неделю: «У нее прекрасные глаза». А потом: «Ее лицо, глаза, фигура словно созданы гениальным художником». Я заметил, что думаю о ней и вне занятий. Когда я утром собирался идти в университет, меня охватывало сладкое волнение, что я ее увижу. Она буквально захватила мои мысли: за приемами пищи, игрой в квартете, когда я вечером ложился спать… Ее изящные, словно летящие движения и чудесные губы, сложенные как у обиженного ребенка, не выходили у меня из головы. Она ни о чем не подозревала, а я примерно за месяц влюбился в нее без памяти. Шел 1934-й. Гитлер был у власти уже год, и тот знаменитый закон…

– Закон о гражданской службе.

Макс удивился:

– Откуда вы знаете?

– Я же сказала, читала. Но вы продолжайте.

– Это был страшный и неожиданный удар. Мои университетские преподаватели-евреи были вынуждены уйти с работы. Тогда же началось давление и на студентов-евреев, им стало невозможно учиться. Учащиеся в университете нацисты сеяли ужас вокруг себя. Надя упорно продолжала ходить на занятия, но однажды я увидел, как во дворе к ней пристали гитлеровцы, и немедленно вмешался.

– Да, – вставила я, – невеселые вещи происходили вокруг. Взять тот же день бойкота евреев.

Я рисовалась своими знаниями, но на самом деле мне хотелось чуть задержать рассказ профессора. Мне было так интересно, так волнительно, что я намеренно тянула, чтобы быть немного более готовой.

– Да, вы правы. Бойкот евреев был первым варварским актом, придавшим нацистам смелости. Они нагрянули и к отцу Нади в его ателье и жестоко избили беднягу.

– Разве не мог немецкий народ остановить это зверство?

Максимилиан улыбнулся:

– Вы явно читали книгу Хирша. Хирш так и не простил немцев за то, что они молчали в те дни, но я считаю, он не вполне прав.

– Почему?

– Народ может действовать только организованно. А по одному люди беспомощны перед лицом жестокости, таков уж закон. Немцы не могли ничего поделать. Но политические партии и другие организации, конечно же, виновны.

– Все равно не понимаю. Как можно молчать, когда притесняют твоего соседа?

Максимилиан посмотрел мне прямо в глаза.

– Вспомните, что происходило 6–7 сентября 1955 года, к тому же прямо здесь, в Пере. Разве не разграбили все греческие лавки, разве группы дикарей не вышли на охоту за всеми, кто не был турком и мусульманином? Разве это не было линчеванием?

– Было.

– Так смогли ли обычные люди как-то воспрепятствовать?

– Насколько я знаю, нет. Только несколько турок спасли жизнь своим соседям грекам и армянам.

– То есть это были поступки отдельных совестливых людей.

– Да.

– Поймите меня правильно. Я говорю это не для того, чтобы обвинить турецкий народ или сравнить произошедшее со зверствами нацистов. В истории каждой страны происходило такое, и простой народ не в силах сопротивляться. Что я вам сказал немного ранее? Всякая власть убивает! Где-то меньше, где-то больше.

– Я поняла, профессор, вернемся к вашему рассказу.

– Вы ведь обещали