Читать книгу - "Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии - Елена Соломински"

Действительно, во время заседаний, в особенности по несложным делам, роль членов суда была довольно пассивной. Следствие ведет председатель: он вел следствие, он же руководит всем ходом дела и лишь для формы наклоняет голову в сторону то одного, то другого члена суда, как будто спрашивает их мнения. Члены суда кивком головы отвечают согласием; на самом деле они часто не знают, о чем совещается с ними председатель, да последний и не интересовался их мнением.

Сидя членом суда, я имел много времени наблюдать за ними, размышлять о человеческом правосудии и, вообще, о функциях уголовного суда. Печальную картину представляли собой эти так называемые рецидивисты. Свои впечатления об этих судах я высказал в «Саратовском листке», в заметке под заглавием «Давно пора». Там я указал на необходимость учреждения патроната, общества попечения о лицах, выходящих из мест заключения.

На следующей сессии, когда снова стали разбираться дела о рецидивистах, старшина присяжных заседателей учитель городского училища старик А. Ф. Богославский в присутствии всего состава заседателей обратился ко мне и сказал, что они прочитали мою заметку об учреждении патроната, сочувствуют этой идее, собрали между собой по подписному листу небольшую сумму денег и просят этот подписной лист повесить в комнате присяжных заседателей, с тем, чтобы каждый следующий состав вносил свою лепту. Я предложил Богославскому изложить их желание в письме на мое имя и вместе с подписным листом передал это письмо судебному приставу, для хранения в комнате заседателей.

Мысль о патронате встретила глубокое сочувствие у многих судебных деятелей. Я хотел приурочить открытие патроната к сорокалетию судебной деятельности А.Н.Гофмана, которое должно было скоро наступить.

Все содержавшиеся в саратовских местах заключения должны были быть распределены между членами патроната. В Саратове, кроме тюрем, были также и исправительные арестантские отделения, где отбывали наказание более серьезные преступники. Член патроната должен был знать, что в такой-то день кончается срок наказания такому-то заключенному, и к этому числу должен был уже иметь сведения с родины заключенного о том, можно ли его отправить домой и смогут ли родные предоставить ему заработок. В противном случае об этом должен был позаботиться патронат.

Незначительная сумма денег была, при участии Богославского и других, распределена в пользу оправданных подсудимых, нуждавшихся в немедленной помощи.

Мы часто с вышеупомянутым Богославским и другими бывшими присяжными заседателями обсуждали вопросы, связанные с открытием патроната. После председателя Саратовского окружного суда Филоненко³⁵⁷ новым председателем был назначен А. Е. Тимрот³⁵⁸, мой старый знакомый, человек очень корректный, либерального образа мыслей. При нем можно было бы продолжать работу по организации патроната, но – вечное «но» – вскоре в Саратове произошел еврейский погром, наступили другие времена, в Петербурге собралась первая Государственная Дума, многие идейные работники уехали, и хотя я продолжал пропагандировать идею патроната, но осуществление пришлось отложить.

Как член суда, я – в качестве представителя – часто участвовал в разных административных учреждениях: в губернском, по городским и земским делам присутствии, в лесоохранительном и других комитетах. 15 июля 1905 года я был на квартире губернатора Столыпина, где происходило заседание по делам, подлежавшим рассмотрению губернского присутствия. Жгучим вопросом обсуждения был вопрос о передаче земских и городских больниц в ведение Министерства внутренних дел (министром тогда был Плеве). Неожиданно явился полицмейстер Зацвилиховский и вызвал Столыпина. Тот долго не возвращался, наконец, вернулся бледный, и, хотя обсуждение вопроса о больницах продолжилось, тон его был совершенно иной. Столыпин объявил, что продолжение обсуждения будет на следующем заседании. Когда мы вышли на улицу, заметили необычное оживление. Это было перед вечером. В тот день в Петербурге Плеве был убит революционерами³⁵⁹.

Глава вторая

Наше 1-е уголовное отделение выезжало на сессии в уездные города. Эти выезды были очень заманчивыми для членов суда, обремененных большими семьями. Они старались как можно чаще выезжать, так как от поездок, от прогонных денег, оставались кое-какие остатки. Эти выезды имели вредное в моральном отношении влияние. Самое чистое ведомство, судебное, призванное насаждать законность и карать всякое нарушение закона, само действовало незаконно, подавая дурной пример остальным гражданам. Как можно было уважать судью, который, получая прогонные деньги на шесть лошадей, расходует лишь на пару, остальные же деньги кладет к себе в карман? На первый взгляд это кажется мелочью, но при более внимательном отношении приходишь к иному выводу. Судья не должен лгать ни в чем.

Из-за этих прогонов сессии распределялись, может быть, не так, как следовало бы, часто не в интересах дела и населения. Например, зимою большинство сессий назначалось в городах, отдаленных от Саратова; ехать нужно было по железным дорогам через другие губернии: например, в Камышин – через Тамбов, в Кузнецк – через Пензу, и так далее. Таким образом, на поездки получались довольно крупные суммы. Некоторые члены суда были известны как «наездники», так как часто и выгодно «наезжали прогонные».

Можно ли упрекать их в этом? Конечно нет. Достойно сожаления государство, которое не может дать судьям возможность существовать, заставляя их прибегать к приемам, роняющим достоинство судьи. Каким уважением и какой материальной независимостью пользуются судьи в культурных государствах! А в России судья должен был придумывать выезды, чтобы сохранить от прогонных ничтожные суммы для взноса платы за право учения детей или на другие неотложные потребности. Надо еще удивляться, что новый суд, при всех неблагоприятных условиях, всё-таки стоял на высоте своего призвания и о язве дореформенных судов, о взяточничестве, о подкупе судей не могло быть и речи.

Сессии в уездных городах открывались большей частью рассмотрением апелляционных дел без участия присяжных заседателей; рассматривались апелляции на решения уездных членов окружного суда. Дни рассмотрения этих дел были самыми трудными. Приходилось докладывать дела и писать по ним решения. Много было так называемых «кабацких» дел, дел о тайной торговле вином. Я уже говорил о политике бывшего министра финансов графа Витте и о винной монополии. Правительство хотело «капитал приобрести и невинность соблюсти», спаивать народ, получая от него крупные доходы, а с другой стороны бороться с пьянством, учреждая попечительства о народной трезвости и преследуя лиц, тайно торгующих вином. Подсудимыми в таких делах обыкновенно были женщины, мужчины редко; громкое выражение «тайная торговля» не соответствовало ничтожному поступку какой-нибудь бабы, бравшей за полбутылки водки на две-три копейки выше цены казенных монопольных винных лавок. За такие «преступления» уездные члены суда приговаривали к тюремному заключению на срок от четырех до восьми месяцев. Изобличители тайной торговли или лица, обнаружившие тайную торговлю вином, получали известное вознаграждение от акцизного ведомства. Понятно, сколько злоупотреблений было на этой почве. Полицейский урядник или местный полицейский сотник узнает, что такой-то крестьянин купил для предстоящего праздника две-три бутылки. Пользуясь отсутствием хозяина, подсылает кого-нибудь, переодетого нищим, и тот, Христа ради, просит хозяйку сжалиться над ним и дать ему рюмку водки, согреться. Та входит в его положение, а в это время из засады являлась полиция, находила бутылки водки, составляла протокол о торговле вином и передавала дело уездному члену суда. С формальной стороны судья был вынужден вынести обвинительный приговор. Конечно, часто уездные члены суда не вникали в существо дела, слишком доверяя полицейским протоколам. В окружном суде, путем перекрестного допроса свидетелей, удавалось иногда устанавливать провокационную деятельность агентов власти. Однако много было таких дел, что чувствовалась невинность подсудимых, но с формальной стороны нельзя было отменить приговор уездного члена суда.