Читать книгу - "Битва двух империй. 1805-1812 - Олег Соколов"

Все письма Толстого из Парижа полны яда и ненависти. Вместо того чтобы хоть как-то способствовать улучшению отношений между государствами, он то указывал, что французское правительство стремится вмешиваться во внутренние дела России (донесение 19 ноября 1807 г.), то предлагал сближение с Австрией, чтоб противодействовать Наполеону (донесение от 8 сентября 1808 г.). Но его самая главная мысль, которая присутствует во многих посланиях, — это необходимость наращивать армию и сосредоточить в западных губерниях России до 200 тыс. солдат. Словом, всеми силами готовиться к войне!

Совершенно другого посла избрал Наполеон, чтобы направить к санкт-петербургскому двору (напомним, что Савари был лишь временным посланником). Подобно Толстому, посол Франции в России происходил из знатного рода и был боевым офицером. Но на этом их сходство заканчивалось. Ещё ранее Савари писал императору, что в Петербурге «нужен военный человек, который мог бы украшать своим присутствием парады, человек, который по своему возрасту, по своему стилю, а также по своему открытому характеру мог бы понравиться императору Александру». Кроме того, адъютант императора справедливо считал, что в Петербурге требовался человек из знатной семьи, который своей обходительностью и изысканностью манер мог бы произвести впечатление на женщин.

Такой человек был найден. Его звали Арман-Огюстен-Луи маркиз де Коленкур. Он был дивизионным генералом и адъютантом императора. Для своего ранга Коленкур был очень молод, по приезде в Петербург ему только что исполнилось 34 года. О древности его семьи достаточно сказать, что один из его предков, Филипп де Коленкур, был ближайшим соратником Бодуэна Фландрского, возглавлявшего Четвёртый крестовый поход (1205 г.). Несмотря на аристократическое происхождение, молодой генерал никак не был подвержен влиянию роялистской оппозиции, а придерживался взглядов, вполне отвечающих духу времени. Буквально накануне прихода к власти Бонапарта он писал в письме своей родственнице: «Время этой смешной любви к Старому порядку прошло».

При этом Коленкур был беззаветно предан своему императору и был доблестным воином. Он отважно сражался в эпоху революционных войн, и в 1799–1801 гг., командуя 2-м карабинерским полком — элитой тяжёлой кавалерии, — зарекомендовал себя как отличный руководитель и храбрый командир.

Несмотря на происхождение и изысканные манеры, Коленкур был совершенно не похож на классического дипломата, умелого разведчика, всегда помнящего об интересах своего государства, умеющего всем улыбаться, но никому не доверять. Коленкур подобно своим предкам действительно был настоящим рыцарем, отважным, но честным, доверчивым и немного наивным. Наконец, как все рыцари, он был не свободен от тщеславия и легко поддавался умелой лести. Нетрудно ожидать, что тонкий знаток человеческих душ, Александр, понял все особенности французского посла с его первых шагов в Петербурге. Тем более что царь встречался с ним ранее, когда в 1801 г. Коленкур был послан в Петербург с короткой дипломатической миссией.

Понимая, что он может использовать в своих интересах наивность посланника, царь решил не поскупиться ни на материальные знаки внимания, ни на почести Коленкуру. В распоряжение молодого генерала был выделен огромный роскошный дворец князей Волконских, который Александр специально для этого выкупил за гигантскую по тем временам сумму 340 тыс. рублей^[36]. Великолепие этого дворца было вполне сравнимо с роскошью особняка Телюссон, который Наполеон, как уже указывалось, приобрёл для русского посла.

Коленкур прибыл в Петербург 17 декабря 1807 г., а уже 20 декабря он вручил царю свои верительные грамоты и тем же вечером был приглашён в Эрмитажный театр, где его усадили в кресло в одном ряду с императорской семьёй — честь, которой ещё никогда не удостаивался ни один из иностранных посланников. Жозеф де Местр записал в эти дни: «Посол… Франции уверенно занял первое место повсюду. Вчера вечером был бал и торжественный ужин у вдовствующей императрицы в честь дня рождения императора. Коленкур танцевал первый танец по очереди с обеими императрицами (имеются в виду мать Александра I и его супруга)».

На официальном приёме дипломатического корпуса в феврале 1807 г. Коленкур занял первое место среди послов, хотя традиционно по русскому дипломатическому протоколу первое место должен был занимать австрийский посланник. Молодой царь одобрил поступок Коленкура, с улыбкой сказав: «Эти французы всегда проворнее австрийцев».

Но Александр не удовольствовался тем, что предоставлял французскому посланнику первое место на балах, официальных приёмах и парадах. Молодой царь умел изысканно льстить: «Кстати, генерал, — как-то сказал Александр, — Вы имели большой успех в нашем обществе, вы одержали победу над самым непримиримыми… благодаря вашему обращению, у нас все сделаются французами».

Наконец Александр дошёл до того, что, изображая самую близкую дружбу к Коленкуру, поверял ему свои сердечные тайны, рассказывая, в частности, о своей любви к прелестной Марии Нарышкиной: «о влечении, которое постоянно приводило его к Н…, хотя бы он мимоходом и увлекался некоторыми другими; о ревности, которая ни к чему не ведёт и ни от чего не ограждает…»

Нельзя не признать, что это был блистательный ход. О связи Александра с Марией Нарышкиной в мельчайших деталях знал весь Петербург. Ничего секретного, что нанесло бы ущерб империи и ему лично, царь не выдавал, зато он создал впечатление исключительной искренности и доверия к молодому генералу. Честный и наивный воин, Коленкур подумал, что русский император действительно стал его ближайшим личным другом. Было от чего закружиться голове у наивного посла!

Тем более что сам Петербург произвел впечатление как на Савари, так и на Коленкура. Уже первый посланец императора так рассказывал о Северной столице: «Петербург построен со всей роскошью Италии, здесь такое изобилие гранита и мрамора, словно в тех знаменитых древних городах, от которых до нас дошли только имена. Здесь не видно еще музеев, нет академии изящной словесности, но ростки новой цивилизации видны повсюду, и, вероятно, скоро эта страна заставит трепетать весь мир. Ее народ полон свежих сил и энергии…» Коленкур вспоминал с еще большим восторгом о северной Венеции: «Все здесь внушает восхищение, все дышит величием и торжественностью Екатерины Великой… Кажется, что ты перенесен в храм фей, когда сравниваешь этот чудесный город с другими городами Европы… В дни приемов дворцовые залы сияли так, что это опьяняло воображение. Казалось, что это чудеса тысячи и одной ночи. Поистине восточная роскошь, женщины ослепительной красоты, изысканные, элегантные, украшенные сверкающими бриллиантами, умные, образованные, легкомысленные, веселые, жадные до танцев, музыки, празднеств и наслаждений. Молодые люди такой элегантности, столь изысканных манер и столь расточительные, что перед ними наши французские образцы просто меркли. Каждый день приносил новые удовольствия, новые празднества, мне приходилось трудно, клянусь вам, чтобы ни в чем не уступать в содержании моего особняка феерии русской роскоши».