Читать книгу - ""Москва, спаленная пожаром". Первопрестольная в 1812 году - Александр Васькин"

Наполеон I. Худ. Ж. И. Ложье с оригинала Ш.О.Г. Штейбена. 1830-е гг.

Приятно и свойственно доброму народу за зло воздавать добром.

Боже Всемогущий! Обрати милосердные очи Твои на молящуюся Тебе с коленопреклонением Российскую Церковь. Даруй поборающему по правде верному народу Твоему бодрость духа и терпение. С ими да восторжествует он над врагом своим, да преодолеет его, и спасая себя, спасет свободу и независимость Царей и Царств».^[115]

Жаль, что Наполеон не прочитал во время это воззвание, иначе его взгляд на происходящие в Москве события был бы иным. Александр уже изначально, ничего не скрывая, объяснил задачу: продержать Наполеона в голодном и пустом городе короткое время, чтобы затем вынудить его отступить.

В этот день французский император был занят своими, казавшимися ему более первостепенными делами. Переночевав в грязном кабаке на постоялом дворе у Дорогомиловской заставы, Наполеон возник в Кремле 3 сентября. Ему было… весело. Радость наполнила сердце Наполеона, после получения известий от Мюрата, что преследуя неприятеля, он «захватывает много отставших; неприятельская армия двигается по Казанской дороге», что «Кутузов скрывал проигрыш сражения и свое движение на Москву вплоть до вчерашнего дня; власти и жители бежали из города в прошлую ночь, а частью даже сегодняшним утром; губернатор Ростопчин узнал о проигрыше сражения лишь за 48 часов до нашего вступления в Москву; до тех пор Кутузов говорил только о своих успехах». Мюрат, по отзывам Коленкура, «повторял эти сообщения во всех своих донесениях. Все эти сведения были приятны императору, и он вновь развеселился. Правда, он не получил никаких предложений у врат Москвы, но нынешнее состояние русской армии, упадок ее духа, недовольство казаков, впечатление, которое произведет в Петербурге весть о занятии второй русской столицы, – все эти события, которые Кутузов, бесспорно, скрывал до последнего момента как от губернатора Ростопчина, так и от своего государя, должны были, говорил император, повлечь за собою предложение мира. Он не мог только объяснить себе движение Кутузова на Казань». А ведь именно это непонятный маневр Кутузова и должен был занимать все мысли Наполеона!

В эти часы Наполеон сочинял свой манифест к собственным солдатам:

«Солдаты! Каждый ваш шаг ознаменован победами. В три месяца вы истребили три войска, собираемые неприятелем три года. Ваши головы поникли под тягостью лавров, пожатых вами на полях чести. Победоносные ваши длани воздвигли Французские знамена на башнях Московских. Ваша беспримерная слава удивит потомство. Вы в Столице России, где триста тысяч жителей умоляют вас о пощаде и милосердии. И так жребий ваш всегда побеждать. Здесь долженствовали вы обрести награду вашим подвигам. Побежденные Русские стали жертвою ярости своей. Чем бы наблюдать выгоды свои и внимать рассудку, они рабски бегут к смерти неизбежной. Российский Император уже более воли не имеет: он под игом Англичан, наших врагов. Ему нужно Английское золото, чтоб нам сопротивляться и продолжать войну, грозящую ему новыми бедствиями. Бывший Московский Градоначальник, сей другой враг имени Французов, сей подлинный инициатор поджога, ныне председательствует в Совете и начальник приверженцев Англии.

Солдаты! Мы все препоны одолеем. Россия будет побеждена: я с вами. Подлое Русское дворянство оставило Столицу и увело с собою рабов своих, чтобы учинить их против нас орудием мщения. Вооружитесь мужеством, терпением и повиновением. Не забывайте, что вы победители Египта, Маренги, Сарагоссы, Иены, Аустерлиц и Можайска. Уничижите гордыню притеснителей морей, пятый раз соединенных с утеснителями Европы, чтобы сражаться с нами. От громоносных ваших ударов не восстанет страшная Русская пехота; войско бежит: оно рассеялось и не повинуется начальникам.

Солдаты! Вы достигли пределов славы, которая увековечит имена ваши: летописи Французские возвестят о подвигах ваших грядущим поколениям!»^[116]

Тон послания к французской армии не менее исполнен духом шапкозакидательства, чем некоторые афиши Ростопчина, недаром Наполеон ставит его в один ряд с Александром, что не могло не потрафить графу. А вот Кутузова Наполеон даже не упомянул, будучи уверенным, что войско «рассеялось».

Появление Наполеона на улицах Москвы было обставлено неимоверно торжественно и величаво: «Проходил мимо нас на Сретенку и оттуда – в Кремль великолепный кортеж, которому предшествовала конная гвардия и несколько взводов кирасиров, в серебряных латах и сияющих касках, с конскими хвостами назади; музыканты играли торжественный марш. Кортеж этот состоял более, нежели из двухсот всадников, украшенных орденами, в разнохарактерно-богатых мундирах, касках, шишаках и шапках, в середине свиты два знаменщика, одетые герольдами, сомкнувшись рядом, везли большой, потемневший в походах, штандарт, на древке его сидел одноглавый золотой орел: тут был и сам Наполеон, но, за множеством свиты и суеты, я его не мог рассмотреть, фланговые кричали «Да здравствует император!» и заставляли то же повторять собравшихся из любопытства жителей, которым свитские адъютанты бросали мелкую серебряную монету величиною несколько поболее нашего двухгривенника. Легковерные зрители начали с удовольствием подбирать эту французскую манну, но по миновании главной кавалькады задние кавалеристы поотнимали у них эти подарки, да и все, что у кого нашли в карманах, очистили. Разочарованные и обобранные, зеваки разошлись, повесивши носы. Так отрекомендовался москвичам Наполеон и его честная прислуга!»^[117]

Среди тех немногих горожан, с кем пришлось говорить Наполеону, оказался и Бестужев-Рюмин, писавший: «3-го Сентября, в 9 часов утра, явился я в Кремлевский дворец и просил Наполеона о покровительстве в сохранении архивов департамента, коих я, как сказал ему, был начальник. Послан со мною секретарь его, г. Делорн-де-Девилль, освидетельствовать оные, который, посмотрев их, повел меня обратно во дворец. По сей час никто из неприятелей в департамент не входил. Пришед во дворец, маршал, герцог Фриульской объявил мне благоволение своего императора, а вместе с оным и обещание, что архивы останутся в целости, и вследствие сего приказал одному полковнику дать 4-х часовых, для каждой галереи по одному. С сим полковником и часовыми пошел я в департамент, а пришед оной, нашел камеры департамента уже занятыми старой гвардии солдатами; кладовая, в которой ничего не было, взломана; семейство мое, совершенно обобранное маршала, герцога Истрийского, штабом, в присутствии самого его; они накинулись на кое-что, бывшее у меня съестное, как голодные волки, и отняли притом ларчик с бумагами, в котором находилось 3500 р. ассигнациями казенных денег и 800 р. моих собственных.