Читать книгу - "Возвратный тоталитаризм. Том 1 - Лев Гудков"

Дело не в бедности одних и наглом, бьющем в глаза богатстве других. Бедность, как говорят социологи, не абсолютное, а «относительное понятие». Дело в «объективном отсутствии заслуги» у одних и «несправедливости судьбы» у других, субъективно переживаемой как обида и травма. Иначе говоря, речь идет о символических вещах, а не о величине зарплаты и метрах жилой площади. Два слова о символах: символы – это знаки знаков, то есть регуляторы других систем отношений – представлений общности разного рода и уровня (групповых, институциональных, нормативных – правовых, моральных, этнонациональных, политических, партийных, религиозных, исторических, классовых, региональных, субкультурных и т. п.). Социальная роль символов заключается в первую очередь в том, что они определяют ресурсы легитимности власти, обеспечивая консолидацию элит, поддерживающих сложившийся политический порядок (нормы и правила доступа к власти или замещения ключевых позиций управления), систему обеспечения интересов (признания заслуг или достоинств, вознаграждения элит), а следовательно, и порядок взаимодействия властных элит с другими группами населения. Это и образует символический капитал власти или то, что называется «режимом», то есть порядок отношений власти и общества, механизмы групповой или институциональной солидарности, массовой идентичности. Символы связывают политические мифы, оправдывающие порядок господства через апелляцию к идеологической конструкции тщательно препарированного прошлого (нарративы национальной истории, легендарного наследия, рассказов о величии страны или других оснований для коллективной гордости и самоуважения членов сообщества), при определенных обстоятельствах (внутрикорпоративной борьбе за власть) они меняют соотношения или интерпретации мифов и пр.

Реверсное движение страны следует рассматривать как реакцию становящегося все более авторитарным (а значит, стремящимся освободиться от контроля общества и тем самым обеспечить сохранение своих позиций господства) режима на стремление бывших советских республик и восточноевропейских стран – бывших членов соцлагеря к интеграции в структуры Европейского союза и Североатлантического оборонного альянса (возникшего как институт коллективной защиты от угрозы послевоенного сталинского экспансионизма). Присоединение балтийских стран к ЕС (после Польши, Чехии и др.) должно было облегчить проведение внутренних институциональных реформ и формирование правового демократического государства и закрепить их необратимость. Стремление повторить этот путь у Грузии и появление аналогичных планов у украинского руководства вызвало острую негативную реакцию у послеельцинского руководства, принципиально иного по социальному составу и образу мыслей, что вылилось в массированные кампании и акции по дискредитации этих стран. После 2004 года на первых позициях в списке «врагов» оказываются Латвия, Литва, США, Грузия, Польша, а затем – Украина и США^[110].

Таблица 55.1

Какие пять стран вы назвали бы наиболее недружественно, враждебно настроенными по отношению к России?

N = 1600.

Рис. 42.1. Как вы в целом относитесь сейчас к Соединенным Штатам Америки?

Рис. 43.1. Как вы в целом относитесь сейчас к Европейскому союзу?

Рис. 44.1. Как вы в целом относитесь сейчас к Украине?

Можно видеть, как нарастают вспышки антиукраинских настроений, поднимаемых волнами пропагандистских кампаний после каждого цикла выборов на Украине: первая волна (2001) еще довольно слабая и быстро закончившаяся, следующая уже более сильная («оранжевая революция»); далее последовали «газовые волны» как попытки шантажа, острая реакция на позицию украинского руководства, выступившего с критикой России в русско-грузинской войне и пригрозившего разорвать договор об аренде военно-морской базы в Севастополе, и, наконец, антимайдановская война, не закончившаяся и по настоящее время (рис. 45.1).

До 2007 года не прослеживается связей между путинским рейтингом и антизападными настроениями, но после эти корреляции приобретают отчетливый характер (рис. 46.1, 47.1).

Поражение Грузии в августовской русско-грузинской войне 2008 года привело к установлению российского протектората над значительной частью грузинской территории (Абхазия, Южная Осетия), что сделало невозможным вступление Грузии в НАТО и сближение ее с ЕС^[111]. Сразу после этого антигрузинская пропаганда ослабла и позже совсем прекратилась (представление о Грузии как враге России снизилось с 62 % в 2009 году до 9 % в 2017 году). Этого нельзя сказать о балтийских республиках, враждебное отношение к которым хотя и ослабло за тот же период, но сохраняется примерно на одном и том же уровне (к Латвии: с 49 % в 2005 году до 23–25 % в 2014–2017 годы; к Литве: с 42 % до тех же 24 %; к Эстонии: с 60 % в 2007 году до 16 % в 2017 году).

Заключение. Идеалы демократии и правового государства были отвергнуты российским обществом и дискредитированы, их заменили «стабильность», «особый путь» России, национальные традиции и «духовные скрепы» (в переводе на неидеологический язык – идеализированная модель государственного крепостничества, обновленный образ «морально-политического единства партии и народа» советского времени). По существу, в 2014–2018 годы мы имели дело с успешным реваншем тех социальных сил, которые потерпели поражение в августе 1991 года. Преемники ГКЧПистов в какой-то степени учитывали опыт неудавшегося путча, поэтому они (в сравнении с номенклатурой КПСС) старались расширить социальную базу своей поддержки, а частично создали ее заново.

Рис. 45.1

Рис. 46.1

Но в перспективе это означает не уничтожение ценностей Запада (ассоциируемых с западной культурой, цивилизацией, демократией), а их временное ослабление (взятие в скобки). Никаких других ценностных ориентиров развития страны, представлений о желаемом состоянии общества, кроме западных, у российского общества нет. Поэтому, несмотря на конфронтацию, в обществе остается внутренняя потребность «нормализации» отношений с западными странами, желание этого и готовность одобрить любые шаги по ослаблению конфронтации и напряженности в отношениях между Россией и США, ЕС. Ни Китай, ни Иран не могут заменить западные страны в качестве ориентира развития. В этом – границы политики неотрадиционализма и навязывания православного фундаментализма. Духовные скрепы никогда не будут особенно значимы, они не могут полностью устранить аттрактивности западной культуры и социального строя. Систему держит ограниченный характер идеологического и репрессивного давления на общество, которое уравновешивается цинизмом и неисполнением приказов центра или их условным выполнением. Путинский режим (из-за собственной интеллектуальной нищеты и аморализма) не в состоянии выдвигать новые идеи, определять ориентиры развития страны, но он может неопределенно долго гасить ресурсы и открывающиеся возможности такого движения.