Читать книгу - "Сталинский проконсул Лазарь Каганович на Украине. Апогей советской украинизации (1925–1928) - Елена Борисёнок"

и 15 мая 1926 г., через три недели после появления письма Сталина, состоялись заседания Политбюро ЦК КП(б)У, на которых Шумский вновь отстаивал свою точку зрения на необходимость углубления украинизации. Нарком просвещения коснулся главным образом трех моментов: положение украинцев в компартии, вопрос об украинизации пролетариата и творчество Хвылевого. «У нас был недавно съезд партии, и там никто даже не говорил на украинском языке», — возмущался Шумский. «А почему они не выступали? — задавал он вопрос и тут же отвечал на него, — Потому, что они в партии забиты, загнаны и составляют меньшинство даже арифметическое, не говоря уже о влиянии. Потому, что в партии господствует русский коммунист, с подозрительностью и недружелюбием, чтобы не сказать крепче, относящийся к коммунисту-украинцу»^[525].

Горячность Шумского не могла не вызвать негодования его коллег по партийной верхушке, большинство из которых были русскими по происхождению или пользовались в быту исключительно русским языком. Причем последним досталось по первое число. «В партии господствует русский коммунист… Господствует, — негодовал Шумский, — опираясь на презренный, шкурнический тип малоросса, который во все исторические эпохи был одинаково беспринципно-лицемерен, рабски двоедушен и предательски подхалимен. Он сейчас щеголяет своим лжеинтернационализмом, бравирует своим безразличным отношением ко всему украинскому и готов всегда оплевать его (может, иногда и по-украински), если это дает возможность выслужиться и получить теплое местечко»^[526].

Основной вывод Шумского был категоричен: «наша партия должна стать украинской по языку и по культуре»^[527]. Возмущение оратора вызвало и отношение украинских большевиков к коммунистам — выходцам из других партий. Может ли «этот бывший боротьбист когда-нибудь избавиться от этого своего рода волчьего билета, каким является в настоящем его пребывание в прошлом в рядах украинской компартии (имеется в виду Украинская коммунистическая партия (боротьбистов). — Е. Б.), и что нужно для того, чтобы это — его революционное прошлое — не являлось какой-то каиновой печатью, мешающей ему быть полноправным гражданином в партии»^[528].

Невзирая на критику Сталина, Шумский продолжал отстаивать необходимость украинизации пролетариата. «…У нас получается смычка интеллигенции с крестьянскими массами, а не пролетариата с крестьянством», — негодовал он, прекрасно отдавая себе отчет в том, какое положение может занять украинская интеллигенция благодаря проводимой компартией кампании по коренизации. Выход из создавшейся ситуации Шумский видел в приобщении пролетариата к украинскому языку и культуре: «Имея полную возможность обеспечивать свои культурные запросы по-русски, русские рабочие должны в то же время принимать активное участие и в украинском общественно-культурном строительстве»^[529].

Нарком просвещения принялся защищать и Хвылевого: «Нельзя же, говоря о Хвылевом, написавшем целые трактаты по вопросам литературы и искусства, выхватывать один отрывок из его произведений, одну лишь часть и по ней судить… Чем иначе объяснить, как не юношеским задором, такую логику, как „Росiя самостiйна? Самостiйна. Ну, так i Україна самостійна“»^[530].

В ответ на это заявление Шумского Л. М. Каганович признал, что «отдельные факты в отношении затирания „бывших“ имеются, этого оспаривать нельзя. Партия с этими извращениями борется и будет бороться, но нельзя, как это делает тов. Шумский, доказывать, будто это у нас такая общая система в партии»^[531]. В то же время подверглась критике и позиция Шумского в отношении Хвылевого: «И когда т. Шумский здесь на закрытом заседании Политбюро… вместо ясного и четкого анализа, вместо ясной постановки вопроса о том, согласен он или нет с позицией Хвылевого, пытается отделаться отговорками о будто бы неудачном выражении и проч., расценивая всю статью Хвылевого в целом и основном как положительную, то перед нами, с еще большей резкостью, встает опасность выступления Хвылевого. Как раз именно этот вопрос и положил начало тем разногласиям в основных принципиальных вопросах между Политбюро и тов. Шумским, которые мы имеем сейчас»^[532].

Каганович настаивал также, что «надо внести ясность в вопрос об украинизации русских рабочих»: «партия не применяет и не применит к ним насильственной украинизации»^[533], при этом партия должна убеждать русских рабочих приобщиться к украинской культуре и учиться украинскому языку для укрепления связи с коренными массами украинских трудящихся^[534]. Кроме того, в ответ в упрек Шумского в том, что «мы на IX съезде выступали не на украинском языке», Каганович спросил: «Почему же т. Шумский, который язык знает в совершенстве, не выступал по-украински?»^[535]

В. Я. Чубарь же подчеркнул необходимость единства сил в ЦК. Он считал, что генеральный секретарь ЦК КП(б)У должен остаться на своем месте: «Сталин недавно сказал мне и Григорию Ивановичу (Петровскому. — Е. Б.), что из разговора с Шумским понял, что Каганович нас обижает. Я сказал, что я лично никаких полномочий Шумскому не давал выступать перед Сталиным»^[536]. После заседания Политбюро украинские коммунисты составили ответ генеральному секретарю ЦК ВКП(б). Они писали: «…нельзя отрицать… того, что, несмотря на несомненный перелом в отношении широких партийных масс к украинизации, — мы еще далеко не изжили здесь настроений инерции и косности, в значительной мере связанных с остатками антагонизмов периода острой гражданской войны, принимавшей в отдельных случаях, в силу специфических особенностей Украины, национальную окраску»^[537]. «Инерция» и «косность» Шумского выражались в том, как «понимать украинскую культуру». Шумский «солидаризировался» в этом вопросе с Хвылевым (впоследствии, когда разгорелась борьба с «хвылевизмом» и «национал-уклонизмом», эти фамилии очень часто соседствовали).