Читать книгу - "«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I - Вера Мильчина"

Собранные ныне о нем сведения не обнаруживают никакой перемены в образе его жизни. Знакомых имеет он очень мало, а особливо из числа иностранцев; весьма старателен и заботлив о воспитании детей князя, никогда не видят его ни в каких-либо ресторациях или публичных местах; трезв и вообще всеми в доме любим и уважаем, а преимущественно князем. Из Москвы ныне он выехал на все лето со всем семейством Князя за 13 верст в подмосковное село его Ясино [правильно Ясенево], откуда приезжает в Москву каждонедельно по субботам вечером и возвращается обратно в воскресенье вечером же. Ночи проводит здесь у знакомой ему танцовщицы Гюлленсор.

Танцовщицы же или актрисы под именем Hortense Felicité ни в которой московской труппе, как русской, так французской и немецкой не находится. А знакомая Дарбелю, с которой он в короткой связи и о чем частию известны оставшиеся здесь в доме люди князя Гагарина, есть известная в Москве танцовщица русского театра Гюлленсор. Ее служащие называют Фелицата Ивановна, что и заставляет увериться, что она есть та самая Hortense Felicité. – Жительство же имеет Тверской части на Кисловке в доме Богданова.

Дворник князя Гагарина, по имени Ульян, один имеет поручение доставлять присылаемые довольно часто письма от Дарбеля к Гюлленсор, которая по субботам иногда выезжает за город навстречу к Дарбелю. Некоторые уверяют, что она имеет также связь с известным здесь сочинителем Загоскиным. Но вообще по талантам своим Гюлленсор пользуется в Москве уважением и во многих знатных домах дает уроки.

По всей вероятности, этот доклад совершенно успокоил фон Фока и Бенкендорфа и подтвердил вздорность подозрений г-жи Марен-Дарбель, которая даже не знала точно, как зовут нелюбезную ей соблазнительницу. Все гипотезы матушки исходили из сомнительной репутации «актерки», с которой связался непутевый сын. Между тем Фелисите-Виржини Юллен (1805 – после 1850), дочь балетмейстера Жана-Батиста Юллена и жена (до 1827 года) знаменитого испанского гитариста Фернандо Сора (отсюда двойная фамилия Юллен-Сор, или, в транскрипции русских жандармов, Гюлленсор), была в самом деле очень известной танцовщицей. Прима-балерина Московской балетной императорской труппы, преподавательница Московского театрального училища и, больше того, первая в России женщина-балетмейстер, она не только не давала никаких оснований заподозрить ее в шпионстве, но, напротив, слыла совершенно благонадежной и в марте 1833 года, как уже было упомянуто в нашей второй главе, вступила в русское подданство. Сходным образом и князь Сергей Иванович Гагарин, тайный советник и сенатор, вице-президент (а впоследствии, с 1844 года, президент) Московского сельскохозяйственного общества, был на хорошем счету и не причастен ни к каким антиправительственным интригам. Госпожу Марен-Дарбель подвела слишком развитая читательская фантазия: если об актрисе мадемуазель Фелисите она судила по «Запискам авантюристки», название которых говорит само за себя, то о России и русской знати – по книге еще более свежей, «Истории России и Петра Великого» графа Филиппа-Поля де Сегюра, которая вышла из печати в феврале 1829 года. Книга эта не случайно десятилетие спустя послужила одним из источников для «России в 1839 году» Астольфа де Кюстина: жестоким расправам Петра I с собственными знатными подданными посвящено там немало страниц, в частности рассказано о судьбе одного из Гагариных, которого Петр простил было, но когда помилованный стал жаловаться на то, что предшествующие признания были у него вырваны под пыткой, пришел в ярость и «подвесил» его в 50 локтях от земли, как и сказано в письме г-жи Марен-Дарбель. Что же касается тщеславия, то, к удовольствию французской читательницы, Сегюр не однажды упрекает русских в этой «смехотворной и презренной» черте.

Как бы там ни было, российские власти, положившись на в высшей степени хвалебные отзывы о французском учителе, не стали преследовать его за письмо, ему адресованное. Во всяком случае, никакого документа об учреждении над Марен-Дарбелем секретного надзора в архивном деле нет. Однако Марен-Дарбель сам, и даже дважды, напомнил о себе властям.

2 ноября 1830 года он написал на имя императора письмо, посвященное наилучшим способам побороть эпидемию холеры, которая в то время свирепствовала в России. 25 ноября 1830 года Бенкендорф переслал послание француза жандармскому генералу Волкову с приказанием передать его на суд московских врачей. Это было исполнено, и 3 декабря 1830 года девять самых известных московских врачей признали, что Марен-Дарбель совершенно прав: холера – болезнь эпидемическая, но не заразная, а значит, устройство карантинов не только бесполезно, но даже вредно, поскольку они лишают ремесленников и торговцев средств к существованию и плодят нищету. 4 декабря 1830 года Волков докладывал Бенкендорфу, что московские медики,