Читать книгу - "Воспоминания еврея-красноармейца - Леонид Котляр"

Нет, ребята, я не гордый,

Не заглядывая в даль,

Я скажу: на что мне орден? —

Я согласен на медаль.

А. Твардовский

Я тоже был согласен на медаль, когда медали «За Победу над Германией» вручали перед строем дивизии в лагере Песочном под Костромой всем участникам войны. Всем, кроме нас, побывавших в плену. Товарищ Сталин нас хоть и простил, но в участники войны не зачислил. И я стоял в строю, смотрел, как солдаты получают из рук командира дивизии награды, знал, что мне медали не дадут, но не завидовал, не испытывал обиды, хотя и считал, что имею право на медаль за все, что я пережил и сделал на войне.

Меня преследовало чувство вины перед погибшими, но ни перед товарищем Сталиным, ни перед Родиной виноватым я себя не чувствовал. Я не нарушил присягу, за мной не было вины в невыполнении боевой задачи отбить у немцев Каховку, потому что эту задачу не выполнил ни батальон, ни полк, ни дивизия. Я выполнял свой долг, оставаясь до конца на командном пункте батальона, прикрывая отступление 756-го стрелкового полка и всей 150-й дивизии.

Если кто-нибудь думает, что командный пункт батальона находился в землянке или в окопе полного профиля, то очень ошибается. Каждый из нас успел вырыть себе окопчик-лежку под ураганным огнем противника. После того как на исходном рубеже, когда всходило солнце, командир полка поставил батальонам боевую задачу к вечеру отбить у немцев Каховку и твердо пожелал нам ужинать в Каховке, все три батальона нашего полка развернулись в цепи, продвинулись цепью более двух километров без единого выстрела и, не видя предполагаемого противника, наткнулись внезапно на плотную завесу такого мощного огня, что вынуждены были залечь и стали окапываться, лежа, вгрызаясь в твердую, как цемент, покрытую скользкой под малыми саперными лопатками выгоревшей травой степную почву, стараясь вырыть впереди себя хоть немного земли для небольшого бугорка-бруствера. Когда мы, остановленные огнем, старались удержать без поддержки артиллерии все нарастающие перед нами силы немцев от их дальнейшего продвижения и охвата наших частей с флангов, а затем, прикрывая вынужденное отступление, оказались в плену, у каждого из нас на КП батальона был окопчик-лежка до сорока сантиметров глубины. А сражение наше в районе Каховки длилось несколько суток.

Потом, анализируя все, что с нами произошло в те сентябрьские дни в районе Каховки, я понял, что, переправившись здесь через Днепр, немцы не догадывались о том, что в этот момент перед ними еще не было противника. Чтобы закрыть образовавшуюся брешь в обороне на левом берегу Днепра и спасти положение, нас в течение суток перебросили сюда в пешем строю из района Казачьих Лагерей. Передохнув ночью два-три часа после броска-перехода, мы были разбужены и построены на рассвете, получили боевой приказ командира полка, развернулись в цепь и двинулись на Каховку.

Это сражение в районе Каховки длилось несколько суток. Ночью немцы не воевали, а мы были вынуждены наблюдать по их светящимся ракетам, как они обходят нас с флангов. Но полк и дивизия отступить успели, избежав нависшей над ними угрозы окружения и разгрома. И значит, наш батальон, и я в том числе, свою боевую задачу выполнил.

Тогда, осенью 1941-го, я этого достоверно не знал. А к 1965 году мне это стало доподлинно известно. В каком-то красочном альбоме, посвященном двадцатилетию Победы, я прочитал, что 756-й стрелковый полк, остававшийся до конца войны в составе 150-й дивизии, штурмовал Рейхстаг, а сержанты этого полка водрузили над Рейхстагом знамя. Из чего следовало заключить, что 9 сентября 1941 года наш батальон свою боевую задачу под Каховкой выполнил, отступление дивизии прикрыл.

Узнал я, кстати, и о судьбе артиллерийского полка (воинской части № 9915), из которого был уволен в запас 2-й категории и 12 мая 1941 года уехал в Киев. Полк был передислоцирован в тыл, в резерв Главного командования Вооруженных Сил СССР.

Личный состав полка участвовал в наступательных операциях на направлениях главного удара, не понес существенных потерь, получил много орденов и медалей за участие в боях. Рассказал мне об этом провоевавший в этом полку всю войну мой товарищ по учебной батарее, с которым мы были призваны в армию в один день и ехали из Киева в Ригу в одном вагоне. И — по удивительному совпадению — в один и тот же день (6 декабря 1946 года) явились в Сталинский райвоенкомат по причине демобилизации. Так что не провались я тогда с мостика под лед…

И вот уже в мае 1966 года меня, в числе более ста человек, вызвали в райвоенкомат. Никто из нас не знал, зачем мы здесь понадобились. Выяснилось, что для получения наград, которые остальным участникам войны давно уже вручены. Было тепло, мы ожидали во дворе, когда, вызывая каждого по списку, нас стали приглашать в помещение. Потом список кончился, дверь закрылась, а во дворе осталось нас двое, не вызванных и ничего не получивших. Какое-то время мы стояли, не считая себя вправе самовольно уйти, но и не желая обращаться за разъяснениями. А после сообразили, что и на сей раз остались без наград, потому что нас освободили не советские войска, а союзники, ставшие ныне нашими противниками в «холодной войне».

…За наградой в Сталинский райвоенкомат я через некоторое время явился сам, по собственной инициативе. В подтверждение своего участия в боевых действиях предъявил начальнику 4-й части свой военный билет, выданный в 1947 году тем же военкоматом.

Через полчаса я получил из рук военкома две медали, что сопровождалось рукопожатиями и поздравлениями.

Получил я потом и другие награды, удостоверение ветерана войны и даже орден Отечественной войны II степени, о котором когда-то и мечтать не мог.

Забыл сказать, что когда военком вручал мне первые награды, на глазах у меня были слезы, как в песне.