Читать книгу - "Письма с Прусской войны - Денис Сдвижков"

То, что такого рода чувства в браке — не только стандартный нарратив биографов, но вполне жизненная реальность, нетрудно увидеть из писем. Вот такого, к примеру: «Ну, матушка прашчаи. В рисницы и очи тебя, душа мая, жизнь мая, целую и остаюсь всегда, матушка, друк мои, всегда вернои…» (№ 57). Вот кстати: автор этих строк полковник кн. Хованский, классический человек елизаветинского поколения. В 1758 г. ему 36 лет, то есть как офицер и человек он сформировался при настоящем царствовании. Ничего выдающегося, не герой, с поля баталии сбежал. И что, это в таких, как он, «вдыхал душу» Иван Иванович Бецкой? Или, может быть, в Ивана Петровича Стрежнева, трусоватого недалекого интенданта, который в то же время запрещает жене бить сына (№ 62)? Это они, на вкус ценителя молоденьких Элоиз, представляли собой «зверообразное и неистовое в словах и поступках» поколение? Ну-ну…

Про «друк мои»: уже тогда это ключевое слово мелькает часто, в том числе и в отношениях отцов и детей^[560]. Тем более риторика дружбы характерна для новых семейных отношений, где она появляется еще в Петровскую эпоху^[561]. Такое «товарищество»^[562] часто подразумевало, особенно у генералитета и высшего офицерства, следование в армию — во всяком случае, до остзейских провинций; в Семилетнюю войну, как правило, в приграничную Ригу. Несмотря на то что специальным высочайшим указом «не только при армии в походе за границею, но ниже при границе ни генералским, ни офицерским и ни солдатским женам отнюдь быть не велено», те всеми правдами и неправдами оставались на казенных квартирах^[563]: «Рига и Митава сплошь полны генеральшами» (№ 93).

Супруга П. И. Панина Анна Алексеевна, последовав указу, уехала из Риги^[564], однако в 1761 г. мы уже видим ее с дочерью на армейских винтер-квартирах в Морунгене. Мало того, «все остальные» жены еще и собирались следовать за мужьями далее в лагерь при Висле^[565]. Cербский майор Стефан Пишчевич, собираясь жениться перед выступлением на пруссака, вообще расценивает поход как своего рода свадебное путешествие с познавательными целями:

Много женатых при армыи штаб офицеров бывает и люде успевают находить способы жон своих как с собою возить <…> и так она будучи со мною в походе, яко человек молодои, может в чужем краю получить еще лучшее себы просвещеные, и увидит свет, и поймет обращение и обычаи каковы есть в народах, и будет иметь случай понять чужих языков^[566].

Часто, с точки зрения содержания писем, под дружбой («приятством»)^[567] подразумевается помощь в практических вопросах, «просительство» по разным поводам и рутинное управление домами и имениями. Заграничная армия заканчивает вторую за войну кампанию. В этих условиях указания по ведению хозяйства, инструкции «не оставлять деревенишек» (№ 24) или, на худой конец, «смотреть дамишку» (№ 74) имеют жизненно важное значение для поддержания семьи и самого офицерства.

У кого-то, как у П. И. Панина, дело могло принять совсем драматичный оборот: «будучи всегда отлучен от смотрения моего дому по нещастию бывшими в Москве и в деревнях моих пожарами лишился всех моих домов», а из троих детей двое умерли^[568]. Или у кн. П. Н. Щербатова, который «много занимал» в армии, уже потеряв кредит, умоляет жену перевести деньги, но «двора закладывать я не советую» (№ 43). И в более благополучных случаях за годы отсутствия хозяев копились серьезные задачи по управлению хозяйством. К примеру, у поручика ОК И. Ф. Лукина по возвращении с войны через три года в 1760 г.: «Собственная деревня очень была упущена, по причине, в небытность мою, неправильных начинаний моих родственников»^[569].

В перечне поручений — оплата своих и родственных долгов, имущественные тяжбы по имениям (равно часто упоминаемые и русскими, и остзейцами), распоряжения по дворне, отдаче в рекруты по объявленному новому набору, выдаче новых паспортов отходникам, корчемство (продление контракта на кабак), строительство и перестройка в имениях, продажа хлеба и вина и т. п.

Подобное разделение обязанностей привычно уже для предыдущего XVII столетия, когда по мере втягивания мужчин в колею военной государственной службы женщины «ведут расходы» и «бреют лбы», имея «все хлопоты и обузы деревенские и домовые»^[570]. Тогда как письмо управляющему имением в нашем корпусе встречается всего один раз (№ 33), и при этом инструкции в нем дублируют написанное параллельно к жене^[571].

Хозяйственно-финансовые отношения служащего офицера с домом жизненно важны для обеих сторон. Вариант полностью автономного существования («Вот тебе рубль, живи своим жалованьем»^[572]) нечаст, хотя и присутствует. Например, Антон Живоглотов (№ 72), экипированный «милостью радителскою вначале». Он надеется, что потерю на баталии экипажа компенсирует производство в «обер-афицера» «в ранге подпорутчичем», при котором положены «бонусы» в виде денщика и денщицких денег. Вырисовывающиеся в сумме «рублев со сто тритцать» должны Антона вполне осчастливить и сделать независимым.