Читать книгу - "Сухово-Кобылин - Владислав Отрошенко"

«Нет сомнения, — писал Сухово-Кобылин из французского Больё-сюр-Мер редактору газеты «Новости дня» в день сорокалетия премьеры «Кречинского», — что из всех наград, которые счастливый драматург может себе желать, самая высшая и существенная награда есть эта усиливающаяся память, которая в своей абсолютной форме есть уже вечная память, то есть бессмертие. Память эта исходит за пределы людских, скоротечных и — скажу при моих 80 годах — почти мгновенных существований. Строки эти пишу я из моего уединенного и далекого Гнезда — и это уединение, и эта Даль дают еще большую теплоту моей благодарности всем тем людям, которые так любезно почтили память Кречинского и пожелали ему долгих дней».

Критики-современники называли Кречинского «пустым человеком», «пройдохой», «отъявленным негодяем», «грязным шулером». Автор был другого мнения о своем герое.

— По моим представлениям, Кречинский не обыкновенный плут или мазурик, — говорил Сухово-Кобылин в 1894 году. — Он — страстная натура, игрок, легкомысленный прожигатель денег, для добывания которых не стесняется средствами, пока последние составляют тайну, но раз его карты открыты, свадьба сорвалась, впереди ждет позор, может быть, уголовное дело и уж наверное сидение за долги — в Кречинском может проснуться благородство, он может предпочесть смерть позору и бедности.

Уже после смерти драматурга, в некрологе, помещенном в газете «Русское слово», литературный критик Сергей Яблоновский высказал довольно вызывающее суждение о главных героях комедии, карточных игроках Кречинском и Расплюеве:

«Автор такою властью, которая идет только от Бога, создал два образа. Казалось бы, что в них? Оба мошенники. Один побольше, другой поменьше, что они нам? Почему мы должны останавливать на них свое внимание, да останавливать не на минуты, а на многие и многие десятилетия, может быть, даже на столетия? Почему вы, честный и порядочный человек, и в глаза никогда не видевший шулеров, почему вы с таким участием — да, участием, я утверждаю это — следите за треволнениями Кречинского, почему вы ловите себя на том, что вам словно хочется, чтобы Нелькин опоздал, чтобы Кречинский успел вынырнуть? Почему Расплюев вам родной? А ведь он, несмотря на всю свою вопиющую пакостность, вам родной? А потому, что автор возвел их — пользуясь чудесным выражением Гоголя — в перл создания».

Этот вопрос — почему? — можно, конечно, поставить шире. Почему возводились в «перл создания» игроки всех масштабов — от скромного карточного шулера Ихарева, любовно выписанного Гоголем в «Игроках», до таких трагических фигур, как пушкинский Германн и лермонтовский Арбенин? Почему игра так разносторонне изображалась русскими писателями?

Один из ответов на этот вопрос состоит в том, что русскую литературу, яростно ценившую всякую искру подлинности, игра привлекала как неизбежная противоположность подлинности, как высшее и крайнее выражение иллюзорности жизни: игра, шагнувшая за пределы рулетки, ломберного столика и лавки ростовщика; игра, проникшая в чувства и побуждения; игра, дающая сильные ощущения, иллюзию подлинных радостей и полноты существования; игра, возведенная в принцип жизни и поставленная в основе всех проявлений бытия. Не случайно в лермонтовском «Маскараде» звучат слова: