Читать книгу - "Расцвет русского могущества - Иван Забелин"

По сказанию арабов, печенеги питались одним просом. Западные писатели уверяли, что они пили звериную кровь и ели сырое лошадиное, лисичье, волчье и кошачье мясо. Греки рассказывали, что они пили лошадиную кровь, отворяя нарочно известную жилу у коня. Когда кто-нибудь из них умирал естественной смертью или на войне, говорит Никита Хониат, писатель XIII века, то с мертвецами вместе закапывали их боевых коней, их луки с тетивами (и колчаны со стрелами), их обоюдоострые мечи и в ту же могилу зарывали живыми и пленников. Так долго сохранялись в наших степях скифские обычаи.

Печенеги сделались страшными врагами Руси уже при Владимире, особенно после всенародного крещения Руси. Быть может, этому очень способствовала перемена в отношениях Руси к грекам, а вследствие того и греков к печенегам. До того времени, за исключением одной войны при Игоре и нападения на Киев при Святославе, по научению греков, печенеги жили с Русью мирно. Вероятно, мир держался обоюдными интересами торговли с Корсунем и Царьградом, с Каспийским и Азовским краями, причем, как мы говорили, печенеги служили оберегателями торговых караванов, получая за это достаточную плату. А на Днепровских порогах они, вероятно, получали дань уже за то только, что не нападали на проезжающих руссов.

В некоторых списках летописей под 921 годом приставлено известие, что Игорь пристроил многое войско и бесчисленно кораблей. Это было на другой год после войны с печенегами. Куда он собирался, летопись не упоминает; но сбор кораблей может указывать только на поход в Царьград или же в Каспийское море. Между тем Русь, по-видимому, жила с греками в мире. В 935 году в греческом флоте, отправленном в Италию, находилось 7 русских кораблей и на них 415 человек руссов. Только в 28-е лето Игорева княжения случилось что-то такое, чего Русь не могла простить и поднялась на Царьград великой силой. Это было в 941 году.

Болгары, завидя на море русские суда, тотчас послали известить греков, потому что в это время их царь Петр был в мире и даже в родстве с греческим царем. Они рассказывали, что 10 тысяч кораблей плывут к Царьграду. Иные византийцы прибавляют до 15 тысяч. Вернее всех свидетельствует западный писатель Лиутпранд, который говорит только о тысяче кораблей с лишком^[107]. Корабли названы скедиями. Это имя, быть может, сродни новгородским и псковским скуям и ушкуям и волжским ушкалам. В то время как греки готовились встретить врага, он уже опустошал все побережье Цареградского пролива по обеим сторонам, производя повсюду обычные тому времени ратные дела, сжигая села, церкви и монастыри и без пощады убивая жителей. Иных, поставя вместо цели, пронзали стрелами, иных распинали на кресте, сажали на кол; священникам и монахам связывали назад руки и в голову вбивали железные гвозди. Впрочем, всем этим словам вполне доверять нельзя. Это фразы обычной греческой риторики, которая почти слово в слово повторяется при всех случаях, когда ритор желал изобразить особенное бедствие.

Но вот показался и греческий флот, вооруженный аргументом, т. е. трубами вроде пушек, из которых пускали на врагов знаменитый греческий огонь. Теперь эти трубы были уставлены не только на корме, но и на носу, и сверх того по обоим бортам каждого корабля. Флот встретил русских у Искреста, как по-русски назывался светильник, или маяк, стоявший на скале при выходе из пролива в Черное море. Вероятно, русь сама выманила греков в открытое море, где надеялась с полным успехом не только разбить, но и захватить своих врагов живьем. О таком намерении Игоря прямо говорит современник событий западный писатель Лиутпранд^[108]. Руссам к тому же очень благоприятствовала наставшая тишина на море. Но именно это самое обстоятельство больше всего помогло грекам, потому что только в тихую погоду «аргумент греческого огня» мог действовать с настоящей силой и без всяких помех. При ветре он редко достигал цели. Как только приблизились друг к другу корабли, огонь был пущен во все стороны. Главным его составом была нефть, которая горела даже на воде. Облитые корабли и люди и вся поклажа мгновенно воспламенялись и производили пожар со всех сторон. Спасаясь от огня, руссы стали бросаться в море, желая лучше утонуть, чем сгореть. Иные, обремененные латами и шишаками, тотчас шли ко дну; иные, плывя, горели в самых волнах морских. Ушли от погибели только те, которые успели отплыть к азиатскому низменному берегу, в мелководье, куда, вероятно, в подобных случаях всегда спасались руссы и куда греческие огненосные суда не могли пройти из-за своей величины.

Оставшиеся руссы были еще очень многочисленны и потому распространили свой набег на все близлежащее азиатское поморье в Вифинии^[109], высаживаясь на берег и углубляясь в страну для всякой добычи. Когда с сухого пути их выбивали собравшиеся сухопутные греческие полки, конные и пешие, тогда руссы держались в своих малых кораблях на мелководье и не без успеха продолжали неравную борьбу в течение всего лета. Мелкая вода была для них своего рода крепостью, так что во все это время они жили и ночевали в своих лодках. Наконец настал сентябрь. Запасы съестного истощались, и добывать их было уже труднее. Руссы порешили возвратиться домой. Но путь был отрезан. На море все время стоял греческий флот и зорко сторожил все движения русских однодеревок. Надо было уйти так, чтобы никто не заметил. В сентябрьскую темную ночь русская флотилия тронулась и направилась к европейскому берегу, конечно, для того, чтобы плыть домой по обычной дороге вдоль берегов. Греки не дремали, по крайней мере днем, настигли отважных беглецов и началось второе морское сражение, в котором многие русские корабли были потоплены, иные взяты в плен, и только снова наступившая ночь спасла оставшихся, в каком количестве, неизвестно. По рассказам греков, возвратились в целости очень немногие. В Царьграде русским пленным, всем, торжественно, в присутствии иноземных послов, отрубили головы. Достаточно было этого одного похода, чтобы прозвать Игоря Горяем.

Возвратившаяся русь с ужасом рассказывала, каждый своим, об этом оляднем огне, т. е. об огне греческих хеландий. «Как есть молонья, что на небесах, – говорили они. – Эту молонью греки пущали в нас и пожигали. Оттого нам и нельзя было одолеть». Оправдание очень любопытное: оно намекает на существовавшее общее и всегдашнее сознание Руси, что, идя в поход, в какой бы ни было борьбе, она непременно должна одолеть. Поэтому несчастный поход, вместо уныния, возбудил только всеобщую злобу, жажду отмщения.

Возвратясь домой, Игорь тотчас же начал собирать многое войско и послал за море приманивать варягов, как можно больше. Сборы продолжались три года, что было естественно при тогдашних обстоятельствах. Чтобы собрать многое войско, требовалось и много времени. Земля не находилась еще в одной руке и была разделена на самостоятельные независимые области, с которыми надо было уговориться через послов. Точно так же и за морем многие варяги не могли собраться в один год.

В это самое время, когда по всей стране и даже за морем разносился военный клич, у Игоря родился сын Святослав в 942 году, будущий мститель за все отцовские неудачи, родившийся именно посреди возбужденных мыслей и чувств пылающего отмщения и, как увидим, начавший первый свой подвиг тоже мщением за смерть отца.