Читать книгу - "Музы героев. По ту сторону великих перемен - Наталия Сотникова"

Впоследствии Бонапарту удалось приехать на три недели в Милан, и все это время он буквально не отходил от жены. Жозефину же не радовали ни оказываемые ей почести, ни пылкая любовь мужа. В письме к тетке Дезире она сообщала:

«Все итальянские князья устраивают праздники для меня, даже великий герцог Тосканский, брат императора Австрии. Ну, по мне лучше быть частным лицом во Франции… Я скучаю …, мой муж пребывает целый день в обожании предо мной, как будто я какое-то божество; невозможно иметь лучшего супруга».

Вернувшись на поля сражений, Бонапарт продолжал жить, преследуемый образом любимой жены:

«Я ложусь в постель с сердцем, полным твоего обожаемого образа… Я не могу дождаться, чтобы дать тебе доказательства моей страстной любви… Как был бы я счастлив, если бы мог побыть при твоем милом раздевании, маленькое плечико, маленькая белая грудь, упругая, крепкая; над ними прехорошенькое личико, волосы, по-креольски повязанные шарфом. Тебе хорошо известно, что я никогда не забуду твои посещения, ты прекрасно знаешь темный лесок, я покрываю его тысячью поцелуев и с нетерпением ожидаю момента проникнуть туда. … Быть внутри Жозефины означает пребывать в Елисейских полях…».

Но это письмо от 21 ноября — последнее, где Наполеон упоминает «темный лесок», где покрывает ее тысячью поцелуев. 27 ноября он возвращается в Милан, но находит ее покои пустыми — жена уехала в Геную, несомненно, чтобы встретиться с Шарлем; Наполеона уже просветили члены его семьи, которых он также вызвал в Милан.

«Боль, которую я ощущаю, неизмерима… Когда я требую от тебя любовь, равную моей, я неправ… зачем желать, чтобы кружево весило бы столько же, сколько золото…»

Лето 1797 года Бонапарт, его штаб и все его многочисленное семейство, включая мать, провели на лоне природы под Миланом, в огромном барочном дворце Момбелло. Хотя Ипполит Шарль постоянно нес службу, Жозефине было трудно встречаться с ним под бдительным оком родни. Молодого офицера повысили до капитана и несколько раз упомянули в донесениях за отвагу.

Во время пребывания во дворце Момбелло Жозефина впервые смогла удовлетворить свою страсть к цветам и птицам. По приказу Наполеона в парке построили множество оранжерей и вольер для птиц, озеро заселили водоплавающими. Именно в тот год супруга выбрала своей эмблемой лебедя, с тех пор он был представлен на всей меблировке консульских и императорских дворцов. Не обошлось без трагедии: в один ужасный для Жозефины день погиб ее мопс Фортюне. Этот избалованный, раскормленный до безобразия пес при ошейнике с двумя серебряными колокольчиками и надписью «Я принадлежу мадам Бонапарт» почти утратил способность передвигаться. Его утром растерзала в парке дворца собака повара. Жозефина была безутешна, и Ипполит Шарль тайком подарил ей щенка-мопса. Как-то вечером генерал заметил в парке повара, который при его приближении спрятался в кустах. Бонапарт поинтересовался, в чем дело. Тот смущенно промямлил, как раскаивается из-за случившегося недоразумения, но стал уверять генерала, что больше его провинившийся пес не будет допущен в парк.

— Напрасно, — заявил Бонапарт и приказал вернуть преступника. — Возможно, он избавит меня и от новой собаки.

В конце августа Жозефина вместе с супругом отправилась в Пассериано, местечко, где проводили лето венецианские дожи и шли переговоры о заключении мирного договора с Австрийской империей. Бонапарт обнаружил, что присутствие супруги несколько смягчает воинственный настрой австрияков, и она занялась развлечением глав делегаций, устраивая ужины, приемы и пикники в окрестностях Венеции.

Жозефина очень скучала в Пассиано, тем более, что судьба нанесла ей два удара. До нее дошел слух, что Ипполит Шарль в Милане завел роман с итальянкой, будто бы чрезвычайно похожей на нее. Вторым ударом была смерть генерала Гоша. Любопытно, что на его похоронах во главе кортежа шла группа девушек с плакатом: «Он был бы рейнским Бонапартом». Жозефина пришла в ужас от страха, что ее письма к Гошу могут попасть в руки родни мужа. Она обратилась за помощью к Ипполиту, тот же воспользовался дружбой с поляком, бригадиром Сулковским. Поручение было весьма деликатного свойства, ибо пришлось иметь дело с Руссленом де Сент-Альбен, опекуном несовершеннолетней жены Гоша.

Письма удалось вернуть, но Русслен де Сент-Альбен все-таки решил что-то заработать на этой истории и через год после развода императорской четы написал льстивое письмо Наполеону, намекая на большую услугу, оказанную им Жозефине. Император же оценил эту услугу тем, что назначил его на какой-то незначительный пост в отдаленном и вредном для здоровья месте. Однако Русслен впоследствии сумел отомстить супругам Бонапарт. Баррас назначил его своим душеприказчиком, и в качестве такового ему надлежало завершить и отредактировать его посмертные «Мемуары». Он воспользовался этим, чтобы внести туда свои собственные мстительные замечания. Обычно именно ему приписывают таковые по адресу Гоша и Жозефины.

Но даже подобные печальные заботы не могли заставить Жозефину отказаться от земных радостей более прозаического характера. Она послала письмо в Париж знаменитым мебельщикам братьям Жакоб, сделав им заказ на полную переделку обстановки дома на улице Шантрен по последней моде в римском военном стиле. «Я хочу, чтобы она была в высшей степени элегантной», — написала Жозефина.

В декабре Наполеон отправился в Раштадт в Австрии, чтобы вести переговоры по заключению мирного договора. Жозефина же намеревалась сначала поехать в Рим, затем передумала и отправилась в Венецию, где ее принимали с царскими почестями. Но она явно не спешила в Париж, по которому так скучала, тем более, что там уже готовилась триумфальная встреча Бонапарта. Торжество, безусловно, не могло состояться в отсутствие его жены и несколько раз переносилось, так же, как и роскошный бал у Талейрана на 500 гостей. Весь секрет заключался в том, что Ипполит Шарль получил трехмесячный отпуск по семейным делам и также спешил в Париж. Предположительно, любовники встретились на одной из почтовых станций на расстоянии примерно 145 миль от Парижа и далее путешествовали уже вместе. Надо полагать, им никак не хотелось расставаться, ибо на дорогу ушло пять суток. В Париж они въехали лишь 2 января 1978 года.