Читать книгу - "Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев"

ворота города два закутанных в плащи вершника. Бешено гнали они по шляху резвых коней. Настигли вершники посланника княгини, пустили в спину ему по калёной стреле да бросили труп в топкий омут. Прирезали и коня, никто чтоб никогда не догадался о тёмном тайном деле, кое велел им створить добравшийся до высот власти на Волыни боярин Дорогил.

Убитую горем княгиню Агнессу Болеславну под надёжной охраной сопроводили в Белз, хилого, болезненного Святослава отправили иной дорогой в Берестье, а в соборе Успения торжественно усадили на волынский стол боязливого паробка Ярополка. Старый Дорогил, изо рта которого неприятно тянуло запахом гнилых зубов, наставлял юного князя:

– Станешь владетелем сильным, яко дед твой – князь Изяслав был, коли ворогов к земле пригнёшь! Первейший же ворог твой – Ярослав Галицкий! Давно на земли твои сей волк метит! Остерегись его, княже.

Внимал безусый юнец речам опытного боярина, смотрел на него преданными чёрными глазами, весь он был в его воле, в его власти.

…Князь Мстислав Изяславич окончил земной век свой в день 19 августа в год 1170 от Рождества Христова. Со смертью его надвинулись, налетели на Западную Русь тёмные тучи лихолетья.

Глава 33

Ярослав стоял на коленях перед иконой Богоматери. Слеза медленно скатилась у него из глаза и утонула в густой бороде. Становилось страшно, мелким, ничтожным казался он, князь Червонной Руси, в сравнении с Вышней Божьей Волей. Так же мал, как и последний бродяга, как младенец, как язычник-невеглас.

Вот живёшь, живёшь, вроде здоров, полон сил – и вдруг захвораешь в одночасье, сляжешь в изнеможении, в болести тяжкой, и всё… Конец настаёт земного пути.

…Известие о смерти Мстислава поразило Осмомысла в самое сердце. Ушёл из жизни самый верный его союзник, человек, на ратное умение которого, на мужество и честность всегда можно было положиться. Затаилась Волынь в напряжённом ожидании перемен. Словно падала, рушилась возводимая им, Ярославом, крепость, рвалась его цепь, скованная из договоров и миров. Единый удар Божьей воли разметал хрупкое, возводимое летами здание.

«Мстислав умер. А мне? Много ли лет суждено? Невестимо. И что смогу я ещё створить? Да хоть бы и ничего, дал бы мне Господь, пусть ненадолго, но насладиться призрачным этим счастьем – согреть в объятиях любимую, расцеловать сына! Более ничего и не надо! Да, ещё мир нужен – Земле, людям, всем».

Голос Анастасии, мягкий, ласковый, отвлёк Осмомысла от горестных дум и молитвы.

– Жду тебя в ложнице, – просунулось в дверь хорошенькое личико.

Сияли нежно-серые с раскосинкой очи, румянились ланиты, порфировые уста источали улыбку. Обо всём на свете забывал Ярослав, когда лицезрел свою любушку, свою Настеньку, в коей души не чаял.

Вмиг забыты были тревоги, переживания, горести. Уже подумалось: и это пройдёт! А Настя, её красота, её улыбка – они долго ещё будут радовать его восхищённый взор.

…Они лежали на постели, обнявшись, и лукавая жёнка, улучив удобное мгновение, завела разговор о делах:

– Давно сказать те хотела, княже. Забывала всё, да ныне вот вспомнила. Слыхала я о неких городках на реце на Горыни[170]. Городки сии, а такожде Бужск отдал ты Мстиславу покойному, когда ряд[171] с им творил. И было тогда условие прописано, что княжит в Бужске молодший брат Мстиславов, Ярополк.

– Ну, было такое. Только что ты вдруг об этих городках малых вспомнила? – Ярослав насторожился.

– Дак ить помер два лета назад сей Ярополк. И после смерти еговой отдал князь Мстислав Бужск с Шумском Владимиру Андреичу во владенье. А вскоре и тот помре. Ныне же и сам Мстислав Богу душу отдал.

– Гляжу, обо всём ты знаешь, – рассмеялся Ярослав. – Прямо хоть в думу тебя боярскую сажай.

– Не смейся! – Настасья тихонько стукнула его в грудь кулачком. – Ить уговор был, как Ярополк-князь умрёт, Бужск обратно к Галичине присовокупить.

– И об этом ведаешь? – удивлённо потряс головой Осмомысл. – Кто ж тебя просветил? Отец или братья? Или, может, какой молодец проезжий?

– Какой такой молодец?! Господь с тобой! Сколько раз сказывала: ты один мне люб! – Женщина обиженно надула пунцовые губки. – А о Бужске давно слыхала. Не припомню, от кого.

– Ну, слыхала, так слыхала. Сейчас-то чего о нём говорить? – Князь пожал плечами. – Невелик городок Бужский. Правда, расположен удобно. Дороги там сходятся из Владимира, от ляхов и из Киева.

– Многих бояр ты волостями и городами наделил, – продолжала осторожно гнуть свою линию Анастасия. – Оно понятно: братьев у тебя нет, сын же наш мал вельми. Но моим братьям мало что дал ты покуда.

Ярослав усмехнулся.

– Вот к чему ты этот разговор завела! А я, дурень, сразу и не догадался.

– Да не обманывай. Ведаю тя. Давно догадался, верно. Едва я рот раскрыла, – хмыкнула Анастасия. – Дак дашь Бужск брату моему Луке в держание?

– Сперва добыть его надо, отобрать у Мстиславичей.

– Вот покуда не очухались они, не оправились опосля отцовой смерти, и пошли Луку с отрядом. Пущай займёт городок сей.

– Ишь ты! Распорядилась!

Ярослав приподнялся, присел на кровати, недовольно нахмурился.

Настя тормошила его, требовала немедленно нужного ей ответа.

Чем дольше длилась их связь, тем всё настойчивей становилась дочь Чагра в своих желаниях. Вначале были меха, шубы собольи, узорочье, злато, теперь и того мало – уже о землях, о городах толковню ведёт. Какие-то смутные сомнения будоражили Осмомысла, ощущение было такое, что совершает он ошибку, которую потом, после уже нельзя будет исправить. Но отказать любимой князь не мог. Не было на это у Ярослава воли, не было сил никаких противостоять яркой, брызжущей в глаза Настиной красоте. Слишком много лет ждал он её, ждал любви, и теперь стал рабом этого поглотившего его целиком светлого чувства.

– Хорошо. Пошлю Луку твоего в Бужск, – ответил он сухо после недолгого молчания.

…Наскоро собранный отряд дружины ускакал поутру отнимать у волынян Бужск. Впереди на вороном аргамаке с серебряной обрудью[172] гарцевал с надменным видом Лука Чагрович. Блестел на солнце шелом, на портупее в обитых зелёным сафьяном ножнах висела сабля с чеканной рукоятью, на угорских кавалерийских сапогах золотились бодни.

Были Чагровичи у власти, были у князя в чести. Лихоимствовали, кабалили люд, пользуясь добротой Ярослава, умело отводили ему глаза. Словно зашоренный конь, не замечал Осмомысл, что творят Лука, его брат, отец и дядья в выделенных им сёлах. Зато добре ведали о том галицкие бояре.

Снова собирались они на тайную сходку в доме Коснятина, пили ол, вели негромкие разговоры. Тревожно было на Червонной Руси в то лето.