Читать книгу - "Москва и Россия в эпоху Петра I - Михаил Вострышев"

1

Случилось это в 1694 году. В праздничный весенний день на московской площади раздалось вдруг грозное «слово и дело». Это кричал пьяненький, еле державшийся на ногах мужичонка Емельян Иванов, которого стрельцы довольно бесцеремонно тащили на съезжую, для надлежащего допроса. Народ с перепугу шарахнулся в разные стороны. Государево «слово и дело» было в те времена страшным окриком, и означало оно, что объявивший его знает какую-нибудь важную тайну, государственное преступление или, вообще, что-нибудь весьма серьезное, и поэтому никому не хотелось попасть в свидетели, а то еще, чего доброго, и в застенок.

Между тем объявивший «слово и дело» мужичонка, несмотря на хмель, и сам, по-видимому, струхнул своей дерзости и попытался было юркнуть от своих конвойных в переулок. Но не тут-то было, они еще крепче держали его после оклика и теперь уже с великим бережением вели в приказ.

– Сказывай, какое государево «слово и дело» ты ведаешь, – допрашивал его заведовавший приказом боярин князь Троекуров.

Проспавшийся Емельян, сознавая всю безрассудность своего поступка, стоял ни жив, ни мертв, безнадежно почесывая затылок.

– Ну, что же? Аль язык отнялся? Так я иначе заставлю тебя говорить, – пригрозил князь.

Холодный пот выступил у бедняги. Он напрягал ум, придумывая, как бы выпутаться из беды и избегнуть грозившей пытки.

Боярин, между тем, нетерпеливо играл свежеочиненным гусиным пером. Мужичонка робко взглянул на его насупленные брови, на густую окладистую бороду, на гусиное перо и вдруг ободрился.

– Батюшка князь, – заговорил он, – дошел я своим холопским умом до премудрости великой. Придумал я, как можно летать по небу наподобие птицы.

– Сказывай, послушаем, – отозвался заинтересованный боярин.

– А придумал я так, – продолжал осмелевший уже Емельян, – смастерю себе крылья слюдяные, наподобие гусиных, прикреплю их к спине поясами ременными и поднимусь на воздух, аки птица небесная.

– Ой ли? – усомнился боярин.

– Истинно так. А потому бью челом о государевом жаловании, было бы мне на что, холопу, те слюдяные крылья смастерить.

– Ладно, ужо поглядим, – отозвался уже ласковее боярин. – Может, и пожалует тебе что-нибудь по милости своей великий государь. А только, коли ежели ты пустые слова теперь говоришь, – гляди…

И боярин выразительно погрозил пальцем.

2

Мысль о летании по поднебесью «на манер журавлиный» давно уже занимала Емельяна. Подолгу заглядывался он на реющих в вышине неба птиц, на плавный лет журавлей и нехитро, казалось ему, смастерить снаряд вроде птичьих крыльев. А тут еще немец-басурман, что в слободе мастерил, расхваливая свою сторону, про разные диковинки заморские рассказывал, да хвалился, что у них люди куда смекалистее, до всего доходят, и не только по воде плавают, а и по воздуху летать скоро станут. Обиделся тогда еще Емельян, слушая басурманские речи, изругал немца нехристем. А после и призадумался: а что, коли немец не врет? За морем, гляди, и впрямь до каких только диковинок не додумываются. Емельян-то, хоть и мужик серый, и видывать кое-что и ему приходилось. Вот взять хотя бы огни потешные. У нас, небось, до таких диковинок не додумались, а все это от немцев из-за моря идет. Беда только, что расспросить про все это некого. Поди-ка, спроси – можно ли по поднебесью летать? – либо на смех подымут, либо, что еще хуже, колдуном объявят. Ну и тогда тоже несладко придется. А кабы кто хоть чуточку подсказать мог, тогда особь статья была бы. Он-то ведь тоже кой-что по мастерству смыслит, да и понятливостью его Бог, кажись, не обидел.

Но теперь, после беседы с боярином, крепко призадумался Емельян. Экую напасть он на себя накликал. Как он только из этой беды вывернется? И нужно же было ему проболтаться.

– Бес, видно, попутал, – вздыхал бедняга. – Никто, как он, окаянный. Нечего ему, нечистому, делать, вот и смущает христианские души. Шутка ли сказать – на воздух подняться! А поди-ка откажись теперь от своих слов – вздернут на дыбу, как пить дать. Эх ты, доля моя бесталанная.