Читать книгу - "Дневник Чумного Года - Даниэль Дефо"

— Ну, и ты уже все это отдал?

— Нет, — сказал он, — но я уже кликал жену, и она сказала, что сейчас выйти не может, а постарается подойти через полчаса, и я дожидаюсь ее. Бедняжка, — добавил он, — ей очень туго приходится. У нее был нарыв, а сейчас он прорвался, так что я надеюсь, что она выкарабкается. Боюсь только, ребенок погибнет, но на все воля Божия.

Тут он замолчал и горько заплакал.

— Ну, добрый друг, у тебя есть надежный Утешитель, раз ты научился смиряться перед волей Божией. Он всех нас рассудит.

— О сэр, — воскликнул он, — если хоть кто-нибудь из нас уцелеет, и то уж будет великая милость Божия, и кто я такой, чтобы роптать?!

— Это ты говоришь? Насколько же меньше моя вера, чем твоя! — У меня прямо сердце защемило: я вдруг осознал, насколько тверже убеждения этого бедняка, которые поддерживают его в минуту опасности, чем мои собственные; ведь ему некуда было бежать, у него, в отличие от меня, была семья, нуждавшаяся в его поддержке; и однако, мое поведение было основано на простых предположениях, его же — на твердом Уповании на милость Божию, хотя он и принимал всевозможные предосторожности, чтобы не заболеть.

Я отвернулся в сторону, размышляя над этим, так как, подобно ему, не маг сдержать слез.

Наконец, после того как мы еще немного поговорили, женщина открыла окно и позвала:

— Роберт! Роберт!

Он ответил и попросил ее подождать, пока он подойдет, потом побежал вниз по ступеням к лодке и вернулся с мешком, в котором была провизия, принесенная им с корабля; затем он вновь окликнул жену. Потом подошел к большому камню, который он мне показывал, опорожнил мешок, разложил все на камне — каждую вещь по отдельности, — а сам отошел в сторонку; жена вышла с маленьким мальчуганом, чтобы отнести вещи, а он кричал им, какой капитан что прислал, и в конце концов добавил:

— Все это Бог послал, Его и благодари!

Когда бедная женщина все собрала, оказалось, что она слишком слаба, чтобы отнести все это зараз, хотя вес был и невелик; тогда она вынула сухари, что лежали в небольшой сумке, и оставила мальчика покараулить их, пока она не вернется.

— Послушай, а ты оставил ей четыре шиллинга, которые, говорил, ты заработал за неделю?

— Конечно, конечно, — ответил он, — вот увидишь: она сама подтвердит. И он снова крикнул: — Рейчел, Рейчел (так ее звали), ты взяла деньги?

— Да, — сказала она.

— Сколько там было?

— Четыре шиллинга и серебряная монетка в четыре пенса.

— Хорошо, да благословит всех вас Господь, — сказал он и повернулся, чтобы уйти прочь.

Как не мог я сдержать слез, когда услышал историю этого человека, так не мог сдержать и своего желания помочь ему. Поэтому я окликнул его:

— Послушай, друг, подойди-ка сюда, потому что я твердо верю, что ты здоров, и я могу рискнуть приблизиться к тебе. — Тут я вытащил руку, которую до того держал в кармане. — Вот, поди позови свою Рейчел еще раз и дай ей эту малость. Господь никогда не покинет семью, которая так в него верует.

С этими словами я дал ему еще четыре шиллинга, попросил положить их на камень и снова позвать жену.

Никакими словами не опишешь благодарности бедняги, да и сам он мог ее выразить лишь потоками слез, струившихся по щекам. Он позвал жену и сказал, что Господь смягчил сердце случайного прохожего, и тот, услыхав об их положении, дал им все эти деньги, и гораздо больше, чем деньги, сказал он ей. Женщина тоже жестами выразила свою признательность и нам и Небу, потом с радостью унесла приношение; и думаю, что за весь тот год не потратил я денег лучшим образом.

Потом спросил я беднягу, не добралась ли болезнь до Гринвича. Он сказал, что две недели назад заразы там точно не было, но с тех пор, он боится, случаи заболевания были, но в той части города, что ближе к Детфордскому мосту;[204]он же заезжал только к мяснику и зеленщику, где он обычно покупает продукты, за которыми его посылают, и был предельно осмотрителен.

Тогда я спросил его, как же так получилось, что люди, которые заперлись на кораблях, не сделали необходимого запаса продуктов? Он ответил, что некоторые так и поступили, тогда как другие не уходили до тех пор на корабль, пока страх не заставил их на это решиться, а тогда было уже слишком опасно выходить и делать запасы провизии; он обслуживает два корабля — он указал мне их, — которые почти ничем не запаслись, кроме сухарей и пива, и ему приходится покупать для них все остальное. Я спросил, есть ли еще корабли, которые так же уединились, как те, что я видел. Он сказал, да, на всем пространстве вверх по реке до Гринвича, включая Лаймхаус[205]и Редрифф,[206]все корабли, которые смогли уместиться, стоят посреди реки по четыре в ряд, и на многих из них по нескольку семей на борту. Я спросил, не коснулась ли их болезнь. Он ответил, что нет, за исключением двух-трех кораблей, обитатели которых не следили за моряками и разрешали им сходить на берег; он сказал, что приятно посмотреть, как выстроились корабли вверх по Заводи.[207]

Когда же он сообщил, что собирается отплыть в Гринвич, как только начнется прилив, я спросил, не возьмет ли он меня с собою туда и обратно, потому что мне страшно хочется посмотреть, как выстроились на реке корабли, о чем он сам говорил. Он отвечал, что согласен, коли только я заверю его словом христианина и честного человека, что я не заразный. Я уверил его, что здоров, что Бог пока меня миловал, что живу я в Уайтчепле, но что, не в силах долее сидеть взаперти, я решился пойти сюда, чтобы прогуляться по свежему воздуху, и что в доме у меня тоже нет никакой заразы.

— Ну что ж, сэр, раз вы настолько пожалели меня и мое бедное семейство, что пожертвовали нам деньги, едва ли вы будете так безжалостны, чтобы сесть ко мне в лодку, если вы больны, — ведь тем самым вы убьете меня и погубите всю мою семью.

Бедняга столь растрогал меня заботой и любовью к своим близким, что я решил было вообще не ехать. Я сказал, что лучше смирю свое любопытство, чем доставлю ему беспокойство, хоть я и убежден, что, благодарение Творцу, заразен не более, чем новорожденный младенец. Но теперь уж он не хотел и слышать о моем отказе и, чтобы убедить меня, что он мне доверяет, настойчиво убеждал меня ехать; так что, когда начался прилив, я влез к нему в лодку, и он отвез меня в Гринвич. Пока он покупал то, что было ему заказано, я поднялся на вершину холма, у которого был расположен город, с восточной его стороны, так чтобы открывалась река. Ну и удивительное зрелище предстало мне! Я увидел множество кораблей, стоящих рядами, по четыре в каждом, иногда по две-три таких линии во всю ширину реки; и это не только у самого города, между домами Рэтклиффа и Редриффа, на пространстве, которое жители называют Заводью, но и вниз по реке до самого мыса Лонг-Рич, то есть насколько горы позволяли видеть.