Читать книгу - "Кромка льда - Анна Юрьевна Приходько"

Тамара всё смотрела на дерево-Гулю и злорадствовала:

– Ты будешь деревом, а я актрисой.

Гуля тем временем сняла с себя этот неприятный костюм и облачилась в длинное чёрное платье.

Задняя часть платья тянулась за ней, его потом подобрал Герман и проводил Гулю на сцену.

По сюжету Гуля была пантерой.

А как она пела!

Тамарино сердце трепетало. Опять появилась зависть.

Гуля в этом платье выглядела как царица. Тамаре даже казалось, что другие актёры подходят к ней слегка приседая, как бы преклоняясь.

Гуля была прекрасна.

Только сейчас Тамара заметила широкие браслеты на её запястьях. Они тоже были чёрного цвета, но с белоснежными камнями.

– Кошкой рождена не зря,

Я достойна короля!

Звери все в округе

От меня в испуге!

Кошкой рождена не зря,

Позовите короля!

Звери все по норам.

Лев прибудет скоро.

Голос Гули был божественным! Она играла им даже больше, чем телом.

Второй куплет пела, сидя в кресле и при этом извиваясь в нём.

– Точно кошка, – восхищалась и завидовала Тамара.

Потом на сцене появился лев – Герман Иосифович – в блестящем коричневом плаще и длиннополой шляпе с имитацией гривы из рыжих кудрявых волос.

Он тоже запел. Не так артистично, как Гуля, но тоже вполне приятно:

– Прибыл к вам лесной король,

Обслужить меня изволь.

Я не стану долго ждать,

Я могу тебя сожрать…

После этих слов Гуля-пантера зашипела, король-Герман зарычал.

Началась схватка, из которой король вышел с общипанной шляпой. Кусок его гривы был в зубах у Гули.

Другие актёры зааплодировали.

Иван Абрамович даже охрип, крича:

– Браво! Браво, Гулечка! О, твой голос сведёт меня с ума.

Кричала и Соня. Роня поднялся на сцену и поцеловал Гуле руку. Она блистала.

Тамара встала и ушла на самый последний ряд.

Попыталась спеть Гулину партию:

– Кошкой рождена не зря,

Я достойна короля!

Звери все в округе

От меня в испуге!

Но не получилось ничего сверхъестественного, что очень озадачило и разозлило её.

Когда закончилась репетиция и Иван Абрамович долго о чём-то разговаривал с Софьей Фёдоровной, Роня беседовал с Гулей.

– Я восхищён, – говорил он дрожащим голосом. – Раньше я думал, что лучше Петровой пантеру никто не сыграет. Теперь я вынужден признать свои умозаключения ошибочными. А вот этот клок шерсти в зубах просто шедевр! Это успех! И самое главное – никакая цензура вам не помешает сыграть перед публикой. Это я вам обещаю!

Гуля так и не подошла к Тамаре. Прямо со сцены под руку её забрал Герман.

Тамару подозвал к себе Иван Абрамович уже после долгого разговора с Соней. Смотрел на девочку, просил наклониться, покрутиться, присесть. Она старалась всё выполнять так, как это сделала бы Гуля.

– Переигрывает, – сказал Иван Абрамович. – Насмотрелась на других. Не нужно так делать. У тебя должна быть своя динамика и мимика. Подражать сильному – очень хорошо. Но играть так, как он – провально!

Тамара плохо понимала слова Ивана Абрамовича.

Уже на прощание он обратился к Соне:

– Софья Фёдоровна, приходите завтра в бухгалтерию. Попробуем из вашей беспризорницы сделать что-то путное…

Ночью Тамара почти не спала. Так волновалась, так боялась завтрашнего дня.

Но утром в театр не пошли.

Роня вернулся из больницы с плохими новостями, и от них Соня слегла.

Муж был подавлен не меньше жены.

Тамара ещё спала, когда он вернулся.

Проснувшись, увидела, как Роня сидит за столом над стопкой денег и плачет.

Он бормотал себе под нос:

– Сонечка, так и сказали: «Рудольф Моисеевич, идите домой! Идите домой…»

Было слышно, как Соня стонет и плачет.

Тамара вела себя смирно.

Вечером в квартиру Софьи Фёдоровны и Рони стали приходить люди.

Первым явился Иван Абрамович. Он похлопал Роню по плечу, что-то сунул ему в руки.

Тот дрожащими руками отложил свёрток.

Позже пришли Гуля и Герман Иосифович, а за ними и другие актёры театра.

Только тогда Тамара поняла, что сын её благодетелей умер.

Прошло две недели.

Соня, бывало, ходила по квартире бесцельно. Постоянно натыкалась на стулья и шкафы, много охала и плакала.

В квартиру стала приходить миловидная женщина Сима. Она мыла полы и готовила.

Но к еде, кроме Тамары, никто не притрагивался.

О театре Соня и Роня не говорили. Они вообще ни о чём не говорили и Тамару даже не замечали.

Ей казалось, что если она уйдёт, то никто останавливать не будет.

А уходить не хотелось. Всё Тамару устраивало в её новой жизни. И она мысленно благодарила бога за ночную встречу.

Когда ложилась спать, представляла себя на сцене театра в чёрном Гулином платье.

Очень тяготила её зависть. Она брала над девочкой всю власть. Тамара даже желала Гуле смерти. Прямо на сцене… Так и представляла себе, как Гуля падает и умирает, а она, Тамара, её заменяет.

И от этих мыслей внутри разгорался какой-то сильный пожар. Лицо краснело, руки дрожали, сердце готово было выпрыгнуть из груди.

И засыпая, Тамара уже слышала, как актёры оплакивают Гулю, как плачет Герман Иосифович. Как он приходит к Тамаре и на коленях просит заменить Гулю и вымаливает прощение за свои прошлые слова.

Тамара верила, что так и будет.

О том, что спектакль «Лесная любовь» одобрен к показу, Иван Абрамович сказал Соне лично.

Она улыбнулась, но не поздравила. Лишь кивнула и ушла к себе.

Рудольф Моисеевич и директор театра безмолвно отмечали это событие.

Когда Иван Абрамович ушёл, Роня запел.

Соня недовольно кричала из своей комнаты:

– Напился! Как же ты мог, Роня! В такие трудные для меня дни ты отдал душу зелёному змию.

Но Роне было всё равно.

Он голосил громко, но красиво. Тамара вдруг вспомнила песню пантеры. И её тотчас запел Роня.

Потом он пел о девушке, потерявшей своего любимого на войне. Тамара даже всплакнула.

Я выхожу за околицу,

Плачу под ивами.

Как мне теперь успокоиться?

Чувства не сгинули.

Как без тебя мне прожить

В этом мире безрадостном?

Я не могу не любить,

И не знаю, за что всё нам!

Пули свистели,

Неистово сердце корёжили.

Раны на теле,

И ты умираешь,

О, боже мой!

Раны на сердце,

И я умираю