Читать книгу - "Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара - Синтия Л. Хэвен"

Когда Рене Жирар дошел до традиционной «середины жизни», то есть тридцати пяти лет, его курс подвергся почти такой же сильной корректировке, как и судьба Данте. И случилось это в пору завершения работы над «Ложью романтизма и правдой романа». Выше я обошла стороной переломное событие в жизни Жирара. Давайте теперь к нему вернемся.

Дантовский «сумрачный лес» – душевное смятение, навевающее сравнение с дикими, опасными чащами. Поэту преграждают дорогу три зверя – символы необузданных страстей и желаний: рысь, лев и волчица. Религиозное обращение Данте начинается, едва он осознает, что не может пройти мимо этих зверей невредимым. Жирар обнаружил себя в «сумрачном лесу» своего рода, когда сам изучал необузданные желания, которыми полнится современный роман. Его обращение к вере началось в дребезжащих старых вагонах Пенсильванской железной дороги, возивших его из Балтимора в Брин-Мор, где у него раз в неделю были занятия, и обратно. Пока он что-то читал или писал, курсируя между городами на пыхтящем поезде, то параллельно погружался в «измененные состояния сознания» (как это несколько ханжески называют на современном медицинском жаргоне), причем длилось это, по-видимому, несколько месяцев с переменной интенсивностью.

Факт обращения Жирара – не секрет; менее известно, что оно стало результатом опыта, который Жирар пытался объяснить всю оставшуюся жизнь. «Опыт обращения» не всегда приводит к смене религии, и не всякое религиозное обращение уходит корнями в измененное состояние сознания, но для Жирара обращение и измененное состояние сознания шли рука об руку. Этот водораздел знаменует превращение Жирара из умного, многообещающего литературного критика в человека, занятого гораздо более глубокими вещами. Такое не мог предугадать никто, а меньше всего – он сам. «Обращение – форма уразумения, понимания»¹⁷⁷, – сказал он; обращение – это не только единичное событие, но и процесс, который Жирар пытался осмыслить до конца своих дней. Сам Жирар проявлял по этому вопросу большую замкнутость, если учесть, сколь громко люди обычно кричат о своем религиозном обращении. «Я никогда не говорил о своем обращении, потому что мне казалось, что говорить об этом трудно, как-то неудобно, а тема слишком опасная, чтобы подходить к ней близко»¹⁷⁸, – сказал он в 1990 году. Затем внес поправку: «Слово „опасный“ – чересчур сильное. Я имел в виду, что моя христианская вера препятствует распространению миметической теории, ведь ученые нынче считают, что их долг – быть противниками религии и не подпускать ее близко»¹⁷⁹.

И вот как все случилось: «Осенью 1958 года я работал над книгой о романе – над двенадцатой и последней главой, озаглавленной „Концовка“. Я думал об аналогиях между религиозным опытом и опытом прозаика, обнаружившего, что он все время лгал, лгал в интересах своего „Я“, а это „Я“ в действительности складывается из тысячи неправд и больше ничего, скопившихся за долгий срок, в некоторых случаях нагроможденных огромными пластами за всю жизнь».

Он обнаружил, что в эту самую минуту проходит через тот же опыт, который ранее описал в книге. «У прозаиков религиозный символизм присутствовал в зародыше, но в моем случае он начал делать свою работу сам собой и воспламенился спонтанно», – сказал Жирар. Он никогда не разъяснял, что конкретно имел в виду этой загадочной фразой, ведь, находясь в пространстве и во времени, крайне нелегко описывать события, происходящие вне пространства и времени. Однако у него отпали все иллюзии касательно того, что с ним творилось, и он впал в замешательство. «Я гордился тем, что я скептик. Мне было бы трудно вообразить, что однажды я стану ходить в церковь, молиться и так далее. Я кичился собой, меня переполняло то, что в старых катехизисах обычно называлось „любочестие“»¹⁸⁰.