Читать книгу - "Преступление и наказание в России раннего Нового времени - Нэнси Шилдс Коллман"

В провинции выбор мер пресечения был похожим: дача на поруки, домашний арест, содержание «за решеткой» в воеводской избе или тюрьме. Здесь провести разделение на уголовных преступников и правонарушителей было сложнее из-за ограниченности ресурсов. В Чердыни воевода сообщал в 1630 году, что у него не было двух тюрем. В том же году на Белоозере служащих губной избы отчитали за содержание вместе пьяниц, уголовных преступников и татар, обвиненных в измене. В сентябре 1637 года губной староста Мурома критиковался за содержание в «разбойной» тюрьме лиц, арестованных за мелкие проступки, включая беглых крестьян и холопов, что приводило к переполнению тюрьмы и голоду. Ему велели поместить обвиняемых в незначительных преступлениях под домашний арест, оставив тюрьму для уголовников^[228]. Городовые воеводы разделяли заключенных мужского и женского пола. В 1635 году, например, женщина, обвиненная в убийстве мужа, была отдана под домашний арест, в то время как ее сообщник оказался в тюрьме. В 1688 году семейная пара обвинялась в убийстве; их заключили в тюрьму в отдельных камерах, причем супругу содержали в заключении вместе с другими женщинами^[229].

Обеспечение тюрем персоналом задействовало людские и финансовые (в том числе по обеспечению провиантом) ресурсы. В 1555 году Указная книга Разбойного приказа обязала местные сообщества выбирать шестнадцать человек сторожей, чтобы они охраняли тюрьму посменно в течение года и жили, словами указа 1591 года, при темницах «день и ночь… безотступно». Эти нормы продолжали существовать в памятниках законодательства XVII века, и местные жители продолжали обеспечивать выборных лиц. В 1654 году воевода сообщал, что устюжане платят девяти тюремным сторожам 113 рублей в год, а для новой тюрьмы были выбраны двадцать новых сторожей, содержание которых должно составить по рублю в месяц. Выборные подьячие, работавшие в губных избах, также получали по рублю в месяц^[230].

Местные жители воспринимали обеспечение тюрем как обременительную обязанность. Ответом на это стал принятый в Москве указ 1666 года, согласно которому целовальники и сторожа в крупных московских тюрьмах уже не выбирались, а должны были наниматься Разбойным приказом в числе восьми человек на год из числа столичных посадских людей. Однако проблема обеспечения персоналом тюрем в провинции сохранялась. Обязанность местного населения строить тюрьмы также ложилась на него тяжким бременем. Имели место многочисленные споры о том, кому следовало платить за возведение тюрем, как, например, в случае с раскольником Аввакумом и тремя его спутниками, сосланными на Пустоозеро. Спор о том, кто оплатит строительство, был столь жарким, что тюрьму сооружали более двух лет. Другие указы, упреждая неповиновение, предписывали, что в строительстве тюрьмы необходимо участвовать всему населению губы без исключения. Как правило, местные жители исполняли свои обязанности, очень редко государство само платило за строительство тюрьмы^[231].

Провинциальные тюрьмы были окружены острогом и нередко рвом; горизонтальная бревенчатая конструкция делала простым возведение особых камер для содержания различных групп преступников в зависимости от их пола или тяжести совершенного преступного деяния. Некоторые документы сообщают сведения об архитектурных деталях. На две новые построенные устюжские тюрьмы в 1654 году приходилось 350 тюремных сидельцев, каждое строение в 18,5 сажени длиной (около 39 метров) и 11 саженей и 3 четверти в ширину (около 27 метров); внутри имелось четыре «избы» (камеры) в четыре сажени (около 8,5 метра) и две караульни, в итоге «на лес, и плотником от дела, и на железные всякие крепости и на всякие тюремные поделки вышло… мирских денег 285 рублей 12 алтын и 2 деньги» (в ту эпоху средняя цена на лошадь составляла менее 10 рублей). Устюжане переместили жен и других членов семей, которые сопровождали ссыльных мужского пола, в старую, разваленную тюрьму. Другие документы, отмечающие стоимость возведения тюремной постройки, рисуют ряд тюрем как «земляные», вкопанные глубоко в почву, темные, влажные помещения с ужасными условиями^[232].

Подобные тюрьмы оставляли возможность для побега. Расследование предотвращенного побега в Мосальске в 1630 году выявило, что заключенным удалось сделать подкоп под основанием здания, поскольку балки были «гнилые». Заключенные свидетельствовали, что оставили этот план, когда поняли, что будут схвачены за пределами: «Что по острогу сторожи крепкия в ночь и около тюрмы стерегут, ходя безпрестани стрельцы и казаки ночью, которые стоят и городских ворот». Лишенный сана священник, арестованный в ходе подавления восстания Степана Разина и заключенный в Тихвинский монастырь, сбежал, проделав отверстие в стене. Он вылез, когда услышал, что сторож уснул, и перелез через монастырскую стену, используя веревку и инструменты, которые ему удалось раздобыть во время заключения. Вскоре его поймали, и новгородский митрополит велел монастырским властям построить для него более крепкую тюрьму, сковать беглеца по рукам и ногам и постоянно охранять его. Несмотря на это, бывший священнослужитель снова сбежал в августе 1673 года^[233].