Читать книгу - "Великая Армия, поверженная изменой и предательством. К итогам участия России в 1-ой мировой войне - Виктор Устинов"

Положение на Восточном фронте оставалось сложным, и оно серьезно беспокоило германского кайзера Вильгельма II и его союзника, австро-венгерского императора Франца Иосифа. Престарелый император, кому летом 1915 года исполнялось 85 лет, из которых 67 лет он был на троне, пессимистично смотрел на войну и с трудом переносил плохие вести с ее полей. Его страшила судьба завершить свое долгое правление поражением в войне, и он был рад всякому стремлению, которое вело к миру и к окончанию войны. Весной 1915 года представители императора искали пути выхода из войны и через нейтральные страны предлагали русскому правительству заключить отдельный сепаратный мир, по которому Россия приобретала бы Галицию до реки Сан и ее сферой влияния признавалась Румыния и Болгария. Австрия соглашалась на главенство России над проливами, а сама претендовала на получение Сербии, Черногории и Албании^[254].

Совсем не случайно в близком окружении Франца Иосифа появилась фрейлина русской императрицы Васильчикова, одинаково известная по своим родовитым связям с венским, берлинским и петербургским императорскими дворами; ей было поручено зондировать почву относительно возможного мира с Россией. Графиня имела придворное звание фрейлины при императрице Александре Федоровне, но с началом войны царское правительство разрешило ей остаться в Австро-Венгрии, оставив ей свободу перемещения по столицам воюющих государств. После встреч с представителями правительства Вены и Берлина Васильчикова обратилась к Николаю II с письмом, в котором она призывала императора остановить войну и стать «царем мира»^[255]. После этого графиня нередко бывала в Петербурге и жила в зеленом угловом доме Царского Села, встречаясь с императрицей и влиятельными сановниками царского двора^[256]. В декабре 1915 года Васильчикова появилась на территории Северного фронта, где дотошный начальник штаба генерал Бонч-Бруевич учинил графине допрос и изъял у нее шифр, употребляемый фрейлинами русской императрицы^[257]. Тайна поездок Васильчиковой стала известна и получила широкую огласку. Николай II был вынужден, чтобы не скомпрометировать себя и императрицу, отправить Васильчикову в имение сестры — Черниговскую губернию, и лишил ее звания фрейлины.

В Берлине знали о политических настроениях в Вене, и, чтобы пресечь их, в Главной квартире германского командования было решено оказать такую помощь австро-венгерской армии, чтобы она выстояла, и на Восточный фронт были переброшены значительные силы кайзеровской Германии. Четыре свежих корпуса, только что сформированные в Германии, направляются на Восток. Создается специальный стратегический резерв. С Французского фронта привлекались отборные войска. Это были Сводный, Гвардейский, 41 резервный и 10-й армейские корпуса^[258]. Вся германская армия подверглась усиленной организационной перестройке, и ее состав был увеличен.

Большой реорганизации и усилению подверглись все австро-венгерские войска. Немцы не только вливают свои войска в большинство австро-венгерских частей, но и создают даже отдельную армию Линзигена, состоящую их трех германских и нескольких австрийских дивизий. В течение нескольких месяцев австро-германские войска на Русском фронте были увеличены почти в два с половиной раза. Теперь Россия притягивала на свои фронты более половины всех сил Центральных держав. Всего, по подсчетам Ставки, к середине февраля 1915 года на Восточном фронте находилось около 85 австро-германских дивизий, 42 австро-венгерских и 20 германских корпусов, то есть столько же, сколько против объединенных англо-франко-бельгийских армий на Западном фронте^[259].

Между тем состояние русской армии после девяти месяцев тяжелой вооруженной борьбы вызывало тревогу. Некомплект армий достигал полумиллиона человек. Во многих частях пехоты оставалось не более 30 % штатного состава: число кадровых офицеров измерялось единицами^[260]. Вступление в войну Турции потребовало образование Кавказского фронта, протяженностью до 600 километров, и отвлечения туда значительных русских сил с Австро-Германского фронта.

И все же главная опасность для русской армии таилась в преступном пренебрежении царского правительства к нуждам своей воюющей армии. Правительство Горемыкина так же, как и царь, совершенно не занималось мобилизацией народного хозяйства страны для нужд армии, совершая самоубийство на глазах удивленного народа и национальной буржуазии, сначала не поверившей в такой самоуничтожающий акт, не имевший аналогов ни в русской, ни в мировой истории. Но шли дни, недели, наконец, месяцы, а положение с обеспечением воюющей армии боеприпасами и снаряжением становилось все хуже и тревожнее, и оно могло бы уже осенью 1914 года привести к крушению боевой мощи русской армии, если бы по собственному почину и совместной инициативе не сплотились в одну заботливую семью руководители Ставки и фронтов с отдельными министрами и губернаторами, земствами и городскими союзами, чьей энергией и силой заветного слова отправлялось в воюющую армию все, что можно было найти в гражданских и военных запасниках. Не будь этого могучего народного потока поддержки своей армии, Россия могла не выдержать военного бремени, взваленного на нее царем и им же брошенную на самостоятельное выживание.

Действующая армия испытывала настоящий военно-технический голод, потому что во главе военного министерства стоял генерал Сухомлинов, совершенно устранивший военное министерство от руководства войсками. Повсюду ощущался острый нехваток самого простого вооружения — винтовок. Их можно было быстро закупить за границей, но правительство не хотело этой проблемой заниматься и не давало разрешения частным лицам решить ее. Налицо был сговор внутренних врагов с врагами внешними, за который русский народ платил кровью своих сыновей. Бывали случаи, когда прибывшие на фронт пополнения оставались в тылу, при обозах, из-за невозможности дать им в руки оружие. Чтобы обеспечить винтовками безоружных, прибывших с запасных частей, в пехотных полках устанавливалось денежное вознаграждение за каждую вынесенную из боя лишнюю винтовку, поощрялись и раненые солдаты, отдававшие свое оружие здоровому бойцу. В самые напряженные моменты боя замолкала артиллерия, потребности которой в снарядах удовлетворялись менее чем на 25 % нормальной потребности в них^[261].