Читать книгу - "Википроза. Два Дао - Борис Акунин"

class="p1">В 1600 году, когда из восточного моря, которое в Японии считалось концом Земли, вдруг явился Адамс с голландским экипажем, знания японцев о европейцах обогатились. Раньше считалось, что у варваров только глаза странные, а в остальном они, в общем, похожи на обычных людей. Новые же пришельцы поражали тем, что цвет волос у них был не нормального черного цвета, как у португальцев, а желтый или даже — невероятно — красный! (Слово «рыжий» в японском языке за ненадобностью отсутствовало).

Выяснилось, что южные и восточные варвары враждуют между собой и верят в своего бога Кирисуто как-то по-разному. С этой поры японцы стали делить чужаков на две категории: намбандзины и комо. Второе название (оно значит «красноволосые») объединяло голландцев и англичан.

Рисовать большие носы японские художники научились, а с глазами странной формы получалось не очень.

О-Юки

Про японскую жену Вильяма Адамса историкам известно очень мало. Зато я знаю о ней всё. Откуда, спросите вы?

А неважно.

Просто однажды весенним утром восемнадцатилетняя О-Юки сидела в саду, смотрела на белые кувшинки и улыбалась. Она думала про Гоэмона Эндо: какой у него удивительный голос, и глаза, и брови. Она всегда думала о Гоэмоне, когда рядом никого не было, и тогда ее лицо делалось мечтательно-сонным. В рукаве кимоно лежала полученная от Гоэмона записка. Ничего предосудительного в ней не было, даже если кто-то случайно найдет. Просто стихотворение — о том, что в весенний день от предчувствия счастья замирает сердце. Никто не умеет разговаривать стихами лучше, чем Гоэмон. Недаром его отец — хранитель государевой библиотеки.

О-Юки стала представлять, как они будут жить в окружении книг и свитков, в которых таится мудрость и красота всего мироздания. Осенью, когда спадет жара и наступит время помолвок, Гоэмон попросит своего отца о сватовстве. Только бы тот согласился! Конечно, девушка из опальной семьи Магомэ — незавидная партия, но отец Гоэмона человек добрый и очень любит своего сына.

О-Юки опустила голову, закрыла глаза и сложила ладони, молясь Будде, чтобы Он допустил невероятное, почти никогда не бываемое. «Я знаю, Господи, что замуж выходят не по любви, а во имя долга, но пожалуйста, пожалуйста…», — шептала О-Юки ничего вокруг не видя и не слыша, потому что до Будды доходят лишь самозабвенные моления.

Потому она и не расслышала шагов. Вздрогнула, только когда прямо за спиной раздался голос.

— Я был во дворце. Меня вызвал господин главный сокольничий, — сказал батюшка. Вид у него был взволнованный, но не убитый, как все последние недели после того, как случилось несчастье — по недосмотру в птичник забралась лисица и передушила несколько государевых соколов, за которых отвечал младший сокольничий Кэнсукэ Магомэ. Дело разбиралось в управлении наказаний, и батюшка не знал, какая последует кара. В лучшем случае — ссылка. В худшем… Об этом было страшно и думать.

О-Юки ощутила острый стыд. Как она смеет мечтать о счастье, когда в семье такое горе!

— Неужто решилось? — прошептала она. — И что же?

Вид у батюшки был не обреченный, а скорее растерянный. Нет, не растерянный, а… молящий? Не может быть. Отец не молит своих детей, отец приказывает.

Сердце вдруг сжалось от предчувствия беды. И не обманулось.

— Господин главный сокольничий сказал, что меня простят, совсем простят, если я выдам свою дочь за того, кого угодно государю, — тихо сказал Кэнсукэ Магомэ, пряча глаза. — Если ты согласишься…

О-Юки замерла, пораженная этими словами. Раз самому государю угодно выдать за кого-то дочь ничтожного вассала, никаких «если» не бывает. А уж у дочери тем более согласия не спрашивают.

Счастья в этой жизни не будет, сказала себе О-Юки, на миг зажмурившись. Может быть, в следующей.

— Конечно, батюшка. Я выполню свой долг, — поклонилась она. — Кто станет моим супругом?

Отец, всегда такой строгий, отвел глаза, замялся.

— Да кто же это? — забыв о дочерней почтительности, крикнула она. — Говорите! Прокаженный? Недужный китайской болезнью?

— Хуже… Это круглоглазый варвар, которого привечает государь. Андзин Миура. Ты наверняка о нем слышала. Он теперь хатамото. Государь распорядился найти для него жену, которая обустроит ему дом. Ищут среди семей, попавших в немилость. Вот господин главный сокольничий и предложил нас… Прости меня, О-Юки, прости… Из-за моей оплошности ты будешь обречена на ужасную судьбу.

Лицо его дергалось, по нему текли слезы. Смотреть на это было невыносимо.

— Не вините себя, батюшка. Всё это моя карма, — твердо сказала О-Юки. — И пробравшаяся в птичник лисица, и варвар, и…

«Несбывшееся счастье», мысленно прибавила она. Мысль о самоубийстве сразу отогнала как недостойную. Из-за любовных невзгод и страха перед тяготами кончают с собой только простолюдинки. Это эгоизм и слабость. Уклоняющийся от Гири в следующей жизни родится червяком.

Свой долг О-Юки честно исполнила. Честь рода Магомэ восстановила. Перед мужем тоже чиста: создала для него дом, родила детей. За них было тревожно, особенно за дочку. Дзёдзиро получился почти нормальным, да и для мужчины внешность не столь важна, но кто возьмет замуж Судзуко с ее глазами жуткого синего цвета?

Нет, жизнь О-Юки Миуры не была совсем уж несчастной. В ней случались и хорошие минуты. Когда вечером укладываешь детей. Или когда ухаживаешь за садом. А самое лучшее происходило по ночам. И часто.

Гоэмона с тех пор она не видела и больше никогда не увидит. С горя он записался в отряд, отправлявшийся на далекий север усмирять диких айну, и наверное погиб там — его ведь воспитывали не как воина, а как будущего библиотекаря.

Но в снах Гоэмон был живой. И сны никогда не повторялись, всё время были разные.

То Гоэмон и О-Юки сидели на горе и любовались закатом, то гуляли по аллее среди цветущих слив, то играли с щенком и смеялись. В снах она проживала иную, счастливую жизнь, какой в действительности не бывает, но может быть ночные видения и были настоящей реальностью, а всё дневное — лишь тяжелым сном.

В конце Гоэмон всякий раз уходил, и она заливалась слезами, чего наяву, конечно, произойти не могло, ведь женщины-самураи не плачут. Но во сне ничего, во сне можно.

Госпожа О-Юки

Тёнмагэ

В Японии, где всё было регламентировано, каждому сословию предписывалось носить положенную прическу — чтобы сразу было понятно, кто ты.

Монахи брили голову наголо, это символизировало избавление от мирской суеты. Представители остальных сословий — крестьяне, горожане и самураи — выбривали макушку и укладывали длинные волосы в косички, но