Читать книгу - "Википроза. Два Дао - Борис Акунин"

совпадает с плодородной порой ее утробы, О-Юки, опустив глаза, шепчет: «Сегодня можно…» От того, что следует дальше, Вильяму мало радости, а жене наверняка и вовсе никакой, но есть долг перед гербом. Наследника О-Юки уже родила, чтобы продолжить род. Затем родила и дочь — чтоб можно было заключить брачный союз с другим самурайским домом. Но чем больше детей, тем лучше.

Как это мудро — делить свою частную жизнь на две половины. Хорошая хозяйка и мать — одно, хорошая любовница — совсем другое. Первая — повседневность, вторая — праздник. Первая навсегда, вторая временно. Контракт с госпожой Суйрэн заключен на три года, потом он может быть продлен или прекращен, и тогда О-Юки найдет другую девушку. Это считается вежливым по отношению к жене — не продлевать контракт с наложницей. Один раз куда ни шло, и Вильям уже решил, что обязательно это сделает, но потом придется расстаться. Иначе жена подумает, что он привязан к «обогревательнице» больше, чем следует, и это ее опечалит. О-Юки не заслуживает такого отношения.

Да, с женщинами ему тоже очень повезло. В Сумпу, с госпожой Суйрэн, рай праздника, в Миуре, с женой, рай покоя, и то что один рай сменяется другим раем — это еще один рай.

Только недоумок добровольно откажется от такого житья, сказал себе Вильям, когда вдали, под зеленым холмом, показалась черепичная крыша усадьбы. Стен было не видно, их заслонял высокий тростник, высаженный женой в соответствии с канонами «болотной» школы садового искусства. О-Юки и Суйрэн отдавали предпочтение разным направлениям тэйэндзюцу, которое научился ценить и Вильям. Ведь сад, любой сад — это тоже маленький земной рай. У каждого народа он свой, и японцы лучшие в мире мастера по созданию садовых Эдемов.

О-Юки встретила мужа в своем осеннем кимоно, белом с узором из алых кленовых листьев. Склонилась лбом до соломенного пола, произнесла положенное приветствие.

Он кивнул, спросил про здоровье. Вынул из-за пояса и отдал мечи, которые она почтительно, обеими руками приняла, чтобы отнести на подставку.

Клеточке со сверчком жена обрадовалась.

— Как изысканно — осенний подарок!

— Почему осенний? — удивился Вильям.

Жена вздохнула.

— Вам нужно изучить классическую поэзию. Хотя бы «Сто стихов ста поэтов». Ведь вы хатамото. Когда я буду писать госпоже Суйрэн благодарственное письмо, попрошу ее заняться вашим поэтическим образованием. Это ведь скорее по ее части. Про сверчка есть знаменитое танка.

Желтая трава

Мокнет под мелким дождем.

Вдруг негромкий звук.

Ах, это голос сверчка!

Так значит уже осень…

Она попросила Вильяма наклониться — он был на полтора фута выше — и провела пальцем по макушке. Проверила, гладко ли выбрита. Это был всегдашний ритуал. Следить за тем, чтобы у Вильяма, когда он близ государя, тёнмагэ была в идеальном состоянии, полагалось наложнице.

О-Юки осталась довольна.

— Хорошо. Если бы вы еще согласились зачернить ваши желтые волосы, было бы совсем прилично.

Уговоры покрасить волосы тоже были всегдашними.

— Может, мне и глаза в уголках зашить, чтобы они стали из кошачьих человеческими? — буркнул Вильям. Мужу позволительно быть ворчливым. Жене — никогда. У нее имеются иные способы выказывать недовольство, учтивые.

Вильям развязал сложенную на затылке, жесткую от лака косичку, тряхнул головой. Волосы рассыпались по плечам. Хорошо оказаться дома. Можно обходиться без этой дурацкой куафюры. Смысл в ней есть только на войне, когда самурай надевает шлем, и тот должен сидеть, как влитой. Но тёнмагэ, как и два непременных меча, обязаны носить все здешние дворяне, даже если ты младший писец в рисовом амбаре и воюешь только с мышами.

— Угодно ли вам проведать детей? Они, правда, уже спят.

— Завтра. Боюсь разбудить, — ответил он тоже как всегда. Знал, что предложено из вежливости.

Утром О-Юки приведет наряженных сына и дочку поприветствовать отца. Трехлетний Джозеф-Дзёдзиро опустится на коленки, поклонится. Двухлетняя Сьюзан-Судзуко будет просто таращиться. Потом они убегут, и до следующего утра он их не увидит.

По самурайской науке воспитания отцу баловать детей нельзя, да и общаться с ними следует поменьше. Они должны чтить и бояться главу дома. Обычай неприятный, но при местных нравах разумный. Дети — тоже вассалы. Старинная поговорка гласит: «Со своими детьми — как с самураями, со своими самураями — как со своими детьми». Есть множество легенд и театральных пьес о том, как отец приказал кому-то из членов семьи сделать сэппуку, ибо того требовали интересы рода. Считается, что такой сюжет трагичен, но очень красив. Один раз, после третьего кувшинчика сакэ, его величество впал в печаль и, утирая слезы, рассказал круглоглазому собутыльнику про свою первую семью. Ужасная история, невообразимая в Европе.

За ужином Вильям сообщил жене придворные новости, но о главном, конечно, умолчал.

Когда укладывались, О-Юки, опустив глаза, прошептала: «Сегодня можно…» — и он впервые, очень вежливо, уклонился от исполнения супружеского долга, сослался на дорожную усталость. Жена с облегчением пожелала спокойной ночи, легла на спину, аккуратно пристроив прическу на деревянную подушку. Через минуту уже спала. Она всегда засыпала моментально.

А Вильям, прежде чем забыться, долго ворочался — по той же причине, по которой отказался от объятий: был слишком взбудоражен.

Ночью ему приснился обычный кошмар.

Приятные сны у него всегда были причудливыми — про то, чего в реальности не бывает. Он или летал в облаках, любуясь плывущими внизу парусниками, или совокуплялся с прекрасной женщиной-осьминогом, оплетавшей его упругими щупальцами, а один раз видел чудесный сон, будто он флюгер на высокой башне и поворачивается туда-сюда под напором ветра. Зато страшные сны все были из прошлого — картины, которые наяву гонишь из памяти, пролезали в расслабленный ночной рассудок.

Нынче привиделось самое худшее. Проклятый чилийский берег.

Потревоженная криком жена беспокойно заворочалась, но слава богу не проснулась.

Вильям прочитал хорошую ночную молитву от сонных наваждений. Сердце успокоилось. Но теперь плохие сны мучили О-Юки, она всхлипывала. Наяву никогда не плакала, а во сне случалось, и нередко. Он как-то спросил за завтраком, что это вам приснилось минувшей ночью? Ответила: не помню.

Хорошая мы парочка, подумал Вильям. При свете дня пристойные-достойные, а по ночам у обоих из души лезут призраки. Что за призрак у жены — лучше не знать.

Со своим-то понятно. Это стращает Страх: не соблазняйся, от добра добра не ищи, иначе накличешь беду — кончишь, как Том.

Успокойся и отстань, сказал Вильям призраку. Я уже не тот что прежде. Я здесь счастлив и от своего счастья ни за что не откажусь.