Читать книгу - "Владимир Мономах - Борис Васильев"

— Дело сделано!.. — радостно воскликнул воевода Железян. — Воспоем же славу на торжественном пиру в честь великого полководца князя Мономаха!

— Нет, — негромко сказал Меслим.

— Почему нет?..

— Нет!.. — мощным голосом гаркнул князь Мономах. — Русские на трупах павших товарищей не пируют!.. Пировать будем только тогда, когда поможем раненым, с честью и молитвой отпоем христиан и предадим святому огню павших в бою язычников!..

По залу прокатился рокот.

— Ты прав, мой князь, — негромко сказал Меслим. — Ты прав, как всегда.

— Да!.. — крикнул князь Владимир. — Исполним христианский долг и предадим очистительному огню язычников!.. Вот тогда всласть и попируем, и твоя младшая дочь Надежда, Ратибор, лично поднесет кубок славы юному герою хану Илясу!.. Удар его конников в тыл Итляра решил судьбу сражения. Таково мое княжеское повеление, друзья мои!

Женщины и челядь во главе с Меслимом тотчас занялись ранеными, не разбирая, кто из них христианин, а кто — язычник. Все раненые были равны перед болью, и помощь всем требовалась одинаково.

Когда раненые были вынесены с поля сражения, за печальное дело взялись воеводы. Воины, обнажив головы, в первую очередь хоронили христиан: сначала относили в церковь, где священник отпевал их, а затем предавали тела земле в одной братской могиле.

Предание земле требовало времени. Каждый воин бросил в братскую могилу свою горсть земли, будь он христианин или язычник. Пред гибелью в сражении все воины равны.

Затем соорудили огромный костер, на который бережно уложили тела язычников. Хан Иляс и воеводы во главе с князем Мономахом одновременно подожгли костер с разных сторон и, обнажив головы, стояли вокруг пламени, пока не догорел он. Потом по повелению Мономаха пепел старательно собрали в бронзовую вазу, которую Ратибор скрепил своей печатью. Вазу с прахом отнесли в братскую могилу, где и зарыли вместе с павшими христианами.

— Прошу князя Мономаха, хана Иляса и всех воевод на пир во славу победителя, — возгласил наместник великого князя Киевского Ратибор. — На нем моя младшая дочь Надежда поднесет хану Илясу кубок славы.

Пир состоялся в дворцовой палате наместника. А под открытым небом накрыли столы для всех уцелевших воинов, как христиан, так и половцев хана Иляса. Их потчевали теми же блюдами, что и князя, наместника, хана и воевод. Но в палате чествовали хана Иляса, а здесь просто отмечали победу.

Пир открыл князь Владимир Мономах. Обождал, пока утихнет шум и говор, и сказал:

— Мы, собравшиеся на этом пиру, а также наши дети и жены, наши правнуки и правнучки будем вечно вспоминать отважного хана Иляса, спасшего Киевскую Русь и все ее народы от позора поражения и поругания отечества нашего, земли отич и дедич, и нас, живущих на ней. На наше счастье нашелся юноша, добровольно взваливший на себя ответственность перед народами Руси.

— Слава хану Илясу! — с воодушевлением крикнул воевода Железян.

— Слава, слава, слава!.. — подхватили за столами остальные воеводы.

Мономах поднял руку, и все примолкли.

— Весь сегодняшний торжественный пир мы посвящаем славе хана Иляса, — продолжил князь. — И в конце этого пира дочь наместника, боярина Ратибора поднесет хану кубок славы.

Пили весело и бодро. Громко славили половецкого хана Иляса, его воинов и его воинскую отвагу. Встав, помянули и павших.

А в конце звонкого пира явилась дочь наместника боярина Ратибора Надежда с серебряным подносом в руках. На подносе стоял золотой кубок, до краев наполненный густым фряжским вином. Девочке — а ей по виду никак нельзя было дать более двенадцати-четырнадцати лет — нести тяжелый поднос с еще более тяжелым, наполненным вином кубком, из которого нельзя пролить ни капли, было невероятно трудно. Лицо Надежды закрывала прозрачная ткань, девочка впервые исполняла священную обязанность — подносила герою кубок славы, — а потому очень волновалась. Но все свои невольные промахи она тут же и устраняла, гибко балансируя складным, верховой ездой тренированным телом.

— Ох, хороша, — прошептал Железян. — Чудо как хороша…

И за столом все примолкли, опасаясь вспугнуть эту хрупкую красоту. Хан Иляс, видя, как девочка старается, не выдержал, поднялся из-за стола, и девочка замерла, не успев поднести к нему кубок. А он шагнул к ней, осторожно взял кубок с подноса, выпил до дна, не пролив ни капли, поставил кубок на поднос, бережно откинул покрывало и замер. Никогда в жизни своей не видал он такого чистого и прекрасного лица. Неожиданно для себя самого и для всех пирующих хан Иляс схватил девочку, как свою добычу, поднял ее над головой и понес торжественно к центру стола, где сидели Ратибор, Владимир Мономах, Меслим и Железян. Остановился перед Ратибором, прижал к груди девочку, так и не выпустившую из рук подноса. Вдруг резко поднял ее на вытянутых вверх руках и упал на колени:

— Великий боярин, отдай мне свою дочь в жены единственные, ибо поразила она мое сердце раз и навсегда! Любой выкуп проси с меня, я все отдам. Все!.. Десять тысяч коней, сто тысяч коней!..

Ратибор в растерянности оглянулся на князя Мономаха.

Мономах усмехнулся:

— Надежда — христианка, хан Иляс.

— Я приму христианство, князья и бояре. Приму, как только день крещения мне назначите!

— Тогда, это… — Ратибор беспомощно вздохнул. — Жених завидный, конечно…

Меслим шепнул что-то Мономаху.

— Я за тебя доскажу, боярин Ратибор, — улыбнулся Мономах. — Только твоя девочка должна нас покинуть.

Не дожидаясь отцовского повеления, Надежда тотчас вышла, унеся с собою и серебряный поднос с кубком.

— По нашим обычаям, высокий хан Иляс, ты платишь за желанную выкуп, — неторопливо начал князь Мономах. — Ну, скажем, пять десятков коней. По-русски это называется вено. Если девушка согласна стать твоей женой, она вяжет венок из ромашек, и лишь после того начинается сговор между родителями.