Читать книгу - "Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов"

В конце заседания решили, что в связи с разрастанием состава Бюро ЦК нужно избрать его президиум в составе пяти человек. В результате тайного волеизъявления в президиуме оказались Муранов, Молотов, Стасова, Ольминский, Шляпников, кандидатом остался Залуцкий.

Но Сталин и Каменев не думали сдаваться. Они начали захватывать ключевые позиции в партии явочным порядком. Сначала они осуществили то, что Шляпников назвал «редакционным переворотом» в «Правде», самочинно войдя в состав ее редколлегии. «Опираясь на формальные преимущества, заключавшиеся в том, что один из троих был членом ЦК., другой — членом б. думской фракции и третий — редактором прежней «Правды», приехавшие товарищи решили «преобразовать» Центральный Орган партии. Редактирование очередного 9 номера «Правды» от 15 марта на основании этих формальных прав они взяли полностью в свои руки, подавив своим большинством и формальными прерогативами представителя Бюро ЦК т. В. Молотова»^[323].

По инициативе Сталина и Каменева 13 марта на расширенном заседании исполнительной комиссии ПК вновь были рассмотрены ранее принятые резолюции об отношении к Временному правительству. В протоколе этого заседания читаем: «Заслушав обе резолюции, собрание ЦК признало мотивировку в резолюции ПК — «О непротиводействии Временному правительству»… вполне правильной, находя, что постольку, поскольку Вр. пр. борется против старого режима, оно не контрреволюционно. Далее передано было содержание телеграммы, полученной от Ленина о недоверии Временному правительству, особенно Керенскому, и о надежде на поддержку вооруженного народа»^[324].

В тот день в Петрограде появилась Александра Михайловна Коллонтай — прекрасно образованная генеральская дочь, смелая и свободная в словах и поступках, блестящая писательница и оратор, красавица. Она благополучно привезла с собой первое и второе ленинские «Письма издалека». «На северо-шведской пограничной станции Хапаранда мой багаж обыскивают, — вспоминала Коллонтай. — Кроме того, приводят чиновницу-женщину для проведения личного досмотра. Письмо Ленина я предусмотрительно засунула в корсет, но служащая интересуется больше моей пышной прической и распоряжается, чтобы я вынула все заколки. Разумеется, она ничего не находит»^[325].

Первое письмо, датированное 7 марта, предостерегало: «Не будем впадать в ошибку тех, кто готов воспевать теперь, подобно некоторым «окистам» или «меньшевикам, колеблющимся между гвоздевщиной-потресовщиной и интернационализмом, слишком часто сбивающимся на мелкобуржуазный пацифизм, — воспевать «соглашение» рабочей партии с кадетами, «поддержку» первою вторых и т. д. Эти люди в угоду своей заученной (и совсем не марксистской) доктрине набрасывают флер на заговор англо-французских империалистов с Гучковыми и Милюковыми с целью смещения «главного вояки» Николая Романова и замены его вояками более энергичными, свежими, более способными»^[326].

Второе письмо — от 9 марта — носило еще более резкий характер: «Назначение же русского Луи Блана, Керенского, и призыв к поддержке нового правительства является, можно сказать, классическим образцом измены делу революции и делу пролетариата, измены именно такого рода, которые и погубили целый ряд революций XIX века, независимо от того, насколько искренни и преданы социализму руководители и сторонники подобной политики. Поддерживать правительство войны, правительство реставрации пролетариат не может и не должен»^[327].

Но не тут-то было. Новые руководители «Правды» согласились обнародовать только первое письмо с оценкой ситуации, выкинув из него всю критику Временного правительства, а второе не публиковать вовсе. Молотов хлопнул дверью, выйдя из редколлегии газеты, и из президиума Бюро ЦК, и из исполкома Совета. В редакцию «Правды» вошли Сталин и Мария Ильинична Ульянова, в президиуме добавились Сталин и Залуцкий. Места Молотова и Залежского в Исполкоме Петросовета по большевистской квоте заняли Каменев и Сталин.

Редкий случай, Сталин публично покается в том, что «это была глубоко ошибочная позиция, ибо она плодила пацифистские иллюзии, лила воду на мельницу оборончества и затрудняла революционное воспитание масс. Эту ошибочную позицию я разделял тогда с другими товарищами по партии и отказался от нее полностью лишь в середине апреля, присоединившись к тезисам Ленина»^[328].

Но это будет потом. А 14 марта Муранов появился в Исполкоме Петроградского Совета, где как раз обсуждался текст воззвания к народам мира. Бюро ЦК и ПК постановили выступать против его оборонческой сущности, но Муранов, восторженно встреченный собравшимися, воззвание поддержал. После чего его тут же избрали не просто в Исполком, а в Бюро Совета. 15 марта новая редколлегия «Правды» заявила о своей позиции программной статьей Каменева, где говорилось, что большевики будут поддерживать Временное правительство, «поскольку оно борется с реакцией и контрреволюцией», а пока германские войска повинуются своему императору, русский народ «будет стойко стоять на своем посту, на пулю отвечать пулей, а на снаряд — снарядом… Всякое «пораженчество», а вернее, то, что неразборчивая печать под охраной царской цензуры клеймила этим именем, умерло в тот момент, когда на улицах Петрограда показался первый революционный полк»^[329]. В правительственных и советских кругах статья вызвала (словами Шляпникова) «оборонческое ликование»: наконец-то умеренные и благоразумные большевики взяли верх над крайне левыми. Зато даже в ПК, не говоря уже о районных организациях большевиков, стали требовать исключения тройки из партии.

Вечером 15 марта в редакции «Правды» на Мойке состоялось экстренное заседание Бюро ЦК. Муранов брал всю ответственность на себя, заявляя, что вопрос о составе редакции и публикации статьи принимал единолично, «так как он находил, что «Правда» всем своим поведением грозила погубить дело революции, и за этот свой поступок даст ответ перед партийным съездом»^[330]. После перепалки была принята резолюция, «осуждавшая политическую позицию приехавших товарищей, а также их поведение по отношению к нашей газете «Правда»^[331]. Было решено сформировать новую редколлегию, которая принимала бы решения о публикации статей единогласно. Теперь она выглядела следующим образом: Молотов, Каменев, Еремеев, а Сталин — временно до возвращения Еремеева.