Читать книгу - "Двор чудес - Мишель Зевако"

Покуда в резиденции великого прево происходили вышеописанные сцены, важные события разворачивались и в лачужке Маржантины.

Оставим поэтому графа де Монклара с его безумием, оставим Лантене, которого ведут на эшафот к Трагуарскому Кресту, где палач уже удивлялся, почему его жертва так задерживается, и поведем читателя в несчастное жилище другой безумицы: Белокурой Маржантины.

Когда аркебузиры у костра дали залп по толпе, Манфред был ранен пулей в руку. Рана была совсем не опасной: пуля только пробила мягкие ткани и вышла, не задев кости. А значит, никакого перелома, как говорили сострадательные потаскухи, по указанию Джипси отнесшие раненого к Маржантине, у него не было.

Хотя рана была неопасной, юноше было очень нехорошо. Мы видели, что у него сразу появились горячка с бредом. К счастью, Манфред был одарен крепким сложением. Молодость и здоровье скоро одолели этот недуг. Встретимся с ним накануне того дня, когда происходили все описанные нами события.

Дело было после полудня. Весь день и всю ночь Маржантина ухаживала за раненым с удивительной для сумасшедшей смекалкой.

Когда не шла речь о ее дочери, она была способна рассуждать довольно здраво, и действия ее бывали последовательны. Поэтому она, ухаживая за раненым Манфредом, проявила упорство и расторопность, вовремя меняла компрессы с ароматическим вином, то и дело прикладывала к голове и губам юноши мокрую тряпку, чтобы снять жар.

Ее усердие удвоилось, когда Манфред в бреду несколько раз назвал имя Жилет.

Сначала, правда, это имя чуть не оказалось для него роковым.

— Что такое? — рассердилась Маржантина. — Он Жилет помянул?

И сама себе пояснила:

— Опять какая-то проходимка назвалась именем моей дочки!

Маржантина задумалась, не наказать ли ей юношу за участие в интриге, разлучившей ее, как она полагала, с дочерью.

Но потом она вспомнила, как приходила Джипси.

А Джипси ей сказала:

— Он поможет тебе найти дочь!

Поэтому Маржантина уже не сомневалась, что раненый и сам очень хочет отыскать Жилет.

Пробившись несколько часов в горячке, Манфред забылся тяжелым сном. Разговаривать во сне он перестал, так что в конце концов усталая Маржантина и сама задремала, сидя на табуретке.

Часа в два дня Манфред проснулся, с удивлением огляделся вокруг, как будто после горячечного приступа, и смутно припомнил, что уже вроде видел это место. Увидел он рядом и спящую Маржантину.

— Полоумная! — прошептал он.

Он приподнялся, хотел встать, и тут острая боль в руке напомнила ему обо всем, что было.

Отчетливо, как в видении, он увидел себя вместе с Лантене в ожидании казни Этьена Доле. И он подумал, какое страшное отчаянье, должно быть, сразило Лантене. Что стало теперь с его другом? Пал ли он на улице вместе с другими ворами или остался в живых? Если так, какова же должна быть его печаль! Манфред представил себе, как Лантене бродит вокруг потухшего костра, не смея оторваться от этого страшного зрелища. Лантене принес Жюли и Авет весть о том, что казнь Доле совершилась!

И постепенно, мысль за мыслью, Манфред пришел к выводу, что в Париже ему больше делать нечего. Он приехал помочь Лантене спасти ученого… Судьба обманула их… Доле погиб на костре…

Мысль остаться в городе, в котором совершилось такое злодейство, была Манфреду непереносима. Он быстро сообразил, что надо делать. Прежде всего найти Лантене, избавить его от скорби. Его, Авет и Жюли он увезет с собой.

Потом воображение перенесло его в Фонтенбло. Что там происходит? Удалось ли похищение, которое задумал старик Флёриаль?

Его охватила страшная тоска. Мысль, что он сидит здесь запертый в лачужке, бесполезно и бессильно, была ему невыносима. Он собрал все свои силы, поднялся и кое-как оделся.

Тогда он понял, что рука болит пронзительно, но кроме нее, ничего: оставалась только слабость из-за потери крови.

Манфред посмотрел кругом, нет ли вина или чего-нибудь подкрепляющего.

Маржантина глубоко спала.

— Бедная женщина! — прошептал он, глядя на осунувшееся лицо безумной.

Манфред не находил того, что ему было нужно. В углу он заметил отверстие — что-то вроде шкафчика, выделанного в стене. Он подошел к отверстию и просунул руку. Рука нащупала какую-то бумагу.

Манфред взял бумагу и рассеянно посмотрел на нее. И тут он вздрогнул. Бумага была сложена и запечатана, как письмо, и на ней был адрес. Адрес был краток: «Манфреду». Какому Манфреду? Уж не ему ли самому?

Юноша решился разбудить Маржантину и легонько толкнул ее. Безумная от неожиданности вскрикнула, а потом расхохоталась:

— Ты что, уже здоров?

— Здоров, милая Маржантина. А кому это письмо, скажи-ка?

— Тебе.

— А от кого?

— Так от Джипси! Она мне сказала: «Отдашь ему, когда он будет здоров, через неделю, но не раньше».

— Правда? Джипси так сказала? Так я уже здоров.

Говоря это, он то краснел, то бледнел, и Маржантина заметила, что руки его трясутся.

Вот это замечательное письмо. Мы приведем его целиком — даже с теми подробностями, которые для нашего рассказа, в общем-то, ни к чему.

Письмо Джипси к Манфреду

«Теперь мне вреда от этого уже не будет. Я расскажу тебе, в какой ты стране родился и кто твой отец. Я долго думала, пока не решилась, потому что поклялась Альдебараном — звездой моей судьбы — никогда тебе этого не говорить.

Да что! Пожалуй, вера в Альдебаран тоже умерла в моем сердце, как и многое, во что я верила. Может быть, я бы и давно уже рассказала тебе, кто твои родители — ведь я к тебе привязалась и немножко даже полюбила, — да кое-чего боялась, а чего — ты и без объяснений поймешь. Теперь бояться уже нечего.

Итак, прочти мое письмо внимательно, потому что больше ты меня уже не увидишь. По тем подробностям, что я тебе расскажу сейчас, тебе будет легче узнать родителей.

Вот как было, Манфред.

Скоро будет двадцать два года, как я кочевала в Италии со своим племенем. Мы пришли из каких-то далеких азиатских стран, которых я уже не помню. Там живут старейшины нашего народа. А мы прошли через Аравию, потом через Египет. Там мы жили долго. Я там научилась разным наукам.

В Александрии все племя село на корабли, но одни поплыли к Геллеспонту, в турецкую страну, а другие, и я в их числе, отправились в Сицилию.

Из Сицилии мы переправились в Италию, там племя разделилось, и каждый пошел своей дорогой.