Читать книгу - "Набоков, писатель, манифест - Михаил Шульман"

Ведь речь идет не о сходствах, не о влияниях, а об индивидуальности, вслушивающейся в мироздание.

Можно написать объемное исследование на тему, скажем, Набоков и Пруст, и при этом ни на слово не солгать, – но исследование это, кажется, только отдалило бы от понимания особенности писательства, мировосприятия вообще. Загорающаяся на щитке лампочка рождает вспышку лампочки рядом, – но чем это объясняется, электротехник не скажет, пока не разберется с проводами, – иначе это может оказаться случайностью. Выводить отсюда теорию, что одна лампочка повлияла на вторую, как-то проторив ей дорогу в мире сопротивлений, – можно; но только следует помнить, что эта гипотеза не имеет никакого преимущества перед всеми остальными, – и в том числе перед гипотезой об обратной связи. Исследователь, произносящий слово “влияние”, замыкает контакты параллельным образом, не утруждая себя анализом, – он неточен, так как нарушает условия исследования, в котором не должно субъекту исследования изменять свойства объекта исследования. Он упрощает, отсекая лишнее, – и этим ставит себя в слабую позицию, как подросток, употребляющий стертое и разношенное, как музейный тапочек, сленговое выражение, не понимающий, что подходящее под любую ногу и копыто – не даст побежать мускульно насыщенному бегу мысли, – а даст побежать только точно подогнанное и зашнурованное, индивидуальное.

Оригинальность, единственность, неповторимость – это все синонимы слова личность, или, точнее, отщепленные, аблативные свойства личности. Весь мир склонен сворачиваться в субъекты, как влага на стекле стягивается в капли, мир идет узелками, как море волнами, и эта перенасыщенная личностность всего определяет наш мир. Говорить, что одна капля – в силу каких-либо причин – копирует другую, было бы нелепо, потому что недооценивало бы роль закона поверхностного натяжения, равно образующего их.

Но напряженно важнА – не спрашивайте отчего, – эта одномоментность восприятия разными личностями, их нахождение в общности – временной ли, пространственной ли, или еще какой. Возможно, личность-форма существования сознания, как пространство – форма существования материи. Интересна разность восприятия, доказывающая то ли разветвленность и сложность воспринимаемого мира, то ли его мягкую уступчивость, предлагающую ту реальность, к которой это восприятие приготовилось. Что образуют эти мириады индивидуальных сознаний, нельзя даже предположить, потому что в нашем сознании мучительно не хватает понятий для обозначений чисел между нулем и единицей. Мы мыслим количественно, и извернуться не можем. Только идея тройственного и единого в своей сущности Бога преодолевает этот барьер, – но и здесь Набоков и Борхес вынужденно оказываются в рядах скептиков, вместе с примкнувшей к ним швалью коммунаров-безбожников^[80]. В сравнении с некоей бесконечной сложностью подозреваемого или нащупываемого мира, при галогеновом свете одинокого размыления, насыщенного кислотой сомнения (без которого невозможно очистить почву и пробиться к материнским породам бытия) – начинает расплываться и дрожать сама идея творения, сама привычка представлять мир существующим во плоти – а не, скажем, мыслимым – сами реперные точки человеческого сознания, образующего вокруг себя личность; да и сама личность оказывается лишь необходимым условием, но не причиной мысли. Неуклонное преследование истины, уходящей все глубже в землю, приводит к таким пластам, где исследователь не только забывает о своей изначальной цели, но и не может опознать ни свои руки, ни себя самого, ни ускользающую тень, ни реальности материи.