Читать книгу - "Набоков, писатель, манифест - Михаил Шульман"

В понятии “соборности” Набоков склонен расслышать лишь “безразборность”, “неразборчивость”, в то время как все его мировоззрение строилось на избирательности. Коллектив, по Набокову, способен лишь на свальный грех, самим собой человек становится лишь один, по мере отчуждения от себя всего, что не составляет его собственно человеческих черт, – то есть по мере выявления своей индивидуальности, – а уже “с двух начинается счет, которому нет конца”. Лолита в угоду своему создателю морщится на Гумберта: “спите с мамой кучей?” Там, где человек не один, он превращается в часть кучи, он вынужден снижать степень своей индивидуальности, отказываться от своей личности, или прятать ее как “перстень с перлом в кровавом жиру акулы”, и коллективизм плох именно этим подавлением человеческого, то есть личного, в человеке, а не тиранией самой по себе. От личности Набоков не готов отречься и за порогом земного бытия, и не принимает схему мироустроения, предлагаемую христианством, хотя бы потому, что подозревает в раю безразличие к личному. “Если в небесное царство входят нищие духом, представляю себе, как там весело… Тьма кликуш, грязных монахов, много розовых близоруких душ протестантского, что ли, производства, – какая смертная скука!”. Возможность же размывания, истаивания личности даже не приходит ему в голову – потому что тогда это уже настоящий ад.

Мы сохраняемся, лишь когда отделяем себя от окружающего мира. Череп – шлем астронавта. Отстаивание границ своего индивидуального: мытье в шатающемся от скорости вагоне, в складной резиновой ванне: это конечно не гигиеническая привычка, а мировоззренческий жест. “Бытие безымянное, существенность беспредметная…”: надпись цинциннатова предшественника на стене угадывает безличность предстоящих областей – но другая надпись говорит: “смерьте до смерти – потом будет поздно”: в безымянных и беспредметных туманностях никаких мерок уже нет. В области безличные, за-личные возможно придти путем посылания туда своего “представителя”, героя, персонажа, путем экспансии, – то есть путем удвоения личности, которая однако позже оказывается лишь представителем автора, соединенной с тобой кислородными шлангами, как водолаз, твоею собственной личностью, то есть тобой. Расширение зоны познаваемого оказывается расширением зоны личного; это лишь расширение скафандра до размеров космической станции или гостиничного номера. Возможно, это познание ограниченное; но в безличных играх Набоков не желает участвовать напрочь. Себастьян Найт лежит за стеной, тяжело дыша; его глаза нужны рассказчику как выносные телескопики, как видеокамеры наружного наблюдения; для познания нужен человек так же как для романа необходим персонаж. Усиление, а не отмена сферы личного – набоковский рецепт познания и жизни, и сам Бог – сознающий себя и свое осознание себя субъект во всем развитии своей пестующей себя индивидуальности.

Вот, кстати, тот стих, который я пытался вспомнить в прошлой главке: