Читать книгу - "Вьетнам. История трагедии. 1945–1975 - Макс Хейстингс"

Южный Вьетнам

На автобусах, поездах, автомобилях и пешком потоки людей текли по дорогам в Хайфон, где их ждали суда, предоставленные в основном американцами. Впоследствии власти Северного Вьетнама утверждали, что агенты США развернули активную пропагандистскую кампанию с целью запугать северян и заставить их бежать из страны. Несомненно, пропаганда велась. «Герой» американских консерваторов д-р Том Дули щедро фабриковал истории о коммунистических зверствах, включая беспардонно лживый бестселлер «Избави нас от лукавого». С другой стороны, теперь мы знаем, какая трагическая участь постигла многих из тех, кто решил остаться, поверив ложным заверениям Хо Ши Мина в том, что им нечего опасаться.

Сыну состоятельного землевладельца Нгуен Хай Диню было 18 лет, когда его единственная сестра уехала на Юг. Сам он остался. «Почему? Потому что я был очень глуп… Мы считали французов колониальными угнетателями, пока не пришли к власти коммунисты… после этого мы стали считать французов нашими друзьями»^[128]. Новый режим маргинализировал и порой открыто подвергал репрессиям выходцев из зажиточных и образованных слоев общества. Динь столкнулся с тем, что его происхождение лишает его права учиться в университете и занимать любые мало-мальски ответственные посты. Один политработник сказал ему: «В прошлом эта страна была феодальной: теперь она принадлежит крестьянам и рабочим. У вас больше нет страны». Его отец был лишен гражданских прав на пять лет как «антисоциальный элемент» и едва зарабатывал себе на жизнь, готовя еду для партработников. Динь ненавидел в новом обществе буквально все, и прежде всего невозможность говорить то, что он думает. Он встречался со студенткой по имени Фыонг, но за пять лет отношений ни разу не осмелился заговорить с ней на политические темы: «Все боялись друг друга. Каждый мог оказаться осведомителем». Динь имел право заниматься только физическим трудом.

В некоторых районах Северного Вьетнама племена продолжали вооруженное сопротивление, используя оружие, которым снабдил их французский спецназ до прекращения огня. Бернард Фолл утверждал, что некоторые французские офицеры не смогли выбраться из удаленных районов и остались воевать в партизанских отрядах, пока в конце концов не были уничтожены северовьетнамской армией. Он рассказывает, что в конце лета 1956 г. один французский спецназовец в отчаянии требовал в радиоэфире: «Сукины дети, помогите нам! Помогите! Парашютируйте хотя бы немного боеприпасов, чтобы мы могли умереть в бою! Чтобы они не перерезали нас, как свиней!»^[129]. Фолл утверждает, что ничего не было сделано: «Не было никакой операции „U-2“, никакой шумихи: Франция не потребовала вернуть ей ее солдат, а коммунисты были довольны тем, что могли решить проблему без чужого вмешательства». В сентябре 1957 г. ханойская еженедельная газета «Куандой нянзан» («Народная армия») сообщила, что за два года после прекращения огня в горах к востоку от Красной реки северовьетнамская армия уничтожила 183 и взяла в плен почти 300 «вражеских солдат», а также заставила сдаться 4336 местных партизан. Скорее всего, среди них было не так много французов, однако это сообщение подтверждает, что сопротивление продолжалось еще несколько лет.

Тем временем новое правительство приступило к проведению земельной реформы. Центральная партийная газета «Нянзан» («Народ») призывала коммунистов «бороться с собственничеством и пацифизмом» и «решительно вести крестьянство к полному уничтожению землевладельцев как класса»^[130]. Представитель Индии в МКК в своем отчете написал, что нет ничего более наивного, чем считать ханойский режим националистическим или социалистическим, поскольку тот носит «неоспоримо коммунистический характер». Северовьетнамские СМИ развернули яростную антиамериканскую пропаганду. Пьер Асселин, отмечая, что все тоталитарные режимы нуждаются во врагах, писал: «Демонизация США… обеспечила властям „полезного врага“, который помогал им заручиться поддержкой населения… и продолжать свою кровавую Вьетнамскую революцию»^[131].

Драконовская земельная реформа, первый этап которой был проведен в период между 1954 и 1956 гг., вызвала энтузиазм у части крестьян, которые получили наделы земли, отнятые у бывших землевладельцев. К тому же война наконец-то завершилась. Но все это не принесло им долгожданного процветания: подавляющее большинство крестьян продолжали хронически голодать. Как заметила Зыонг Ван Май, дочь бывшего колониального чиновника, «государство лишило их стимула к упорному труду, когда крестьянам платили за то, сколько они сделали». Позже, когда была начата коллективизация, «нищета и голод стали нормой»^[132].

Взрослым выдавали пайки по 13 кг риса в месяц, 280 г мяса и столько же сахара, а также пол-литра рыбного соуса. Они получали по 3,6 м ткани в год и два комплекта нижнего белья. Но даже в самые тяжелые времена партийные лидеры и их семьи жили гораздо лучше. Конечно, северовьетнамская элита не купалась в таком богатстве, которое вскоре сосредоточили в своих руках их южные коллеги, но она никогда не голодала. В 1955 г. только поставки риса из Бирмы позволили предотвратить такой же массовый голод, который случился здесь десять лет назад. Основными источниками денежных средств для Ханоя были $200 млн, полученных от Китая, и еще $100 млн, полученных от СССР. Но это не было безвозмездной помощью — союзники по соцлагерю просто расплатились за товары, которые Северный Вьетнам, сам отчаянно нуждающийся в них, поставлял на экспорт.

Достоверная статистика о зверствах и расправах, которые чинили новые правители Северного Вьетнама в первые годы революции, так и остается за семью печатями. 29 октября 1956 г. на митинге в Ханое Зяп, в то время исполнявший обязанности вице-премьера, выступил с важным признанием ошибок новой власти: «Мы рассматривали всех землевладельцев без разбора как врагов, что заставило нас считать, что враги были повсюду… Для подавления наших врагов мы принимали решительные меры… и прибегали к несанкционированным методам [коммунистический эвфемизм для неблагозвучного слова „пытки“], чтобы добиться от них признаний… В результате многие невинные люди были осуждены как реакционеры, арестованы, казнены, брошены в тюрьмы»^[133]. По некоторым оценкам, число казненных достигло 15 000. Говорят, что Хо Ши Мин был глубоко огорчен такими перегибами, однако же никогда не использовал свой огромный авторитет, чтобы предотвратить их.

Новый режим не только конфисковывал у землевладельцев земли, но и во многих случаях требовал вернуть арендаторам деньги, «награбленные» за многие годы в виде «чрезмерной» арендной платы. Имущество и тягловых животных изымали самовольно, так что престарелому дяде Зыонг Ван Май пришлось самому впрягаться в плуг, чтобы вспахать оставшийся у него клочок рисового поля^[134]. Большой дом другого ее дяди был «перераспределен» между бедняками: вернувшись через 40 лет в Северный Вьетнам, она обнаружила, что там живут 40 человек. Бабушка Доан Фыонг Хая состарилась на глазах, когда ее признали землевладельцем-эксплуататором, подвергли допросу, затем народному суду, и конфисковали все имущество^[135]. Она отказалась от предложения сына отвезти ее в Ханой на лечение, тяжело заболела и вскоре умерла.