Читать книгу - "Борис Годунов. Трагедия о добром царе - Вячеслав Козляков"

Новизна московской политики в отношении Сибири при правителе Борисе Годунове состояла еще и в том, что сибирская дорога была изъята из-под контроля Строгановых, попавших на некоторое время в опалу. Заполнение сибирских городов новым населением, строительство острогов и храмов в них становилось государственным делом, в котором участвовали города Севера и Поморья, Перми и Вятки. Сибирский транзит со временем станет для них одной из основ существования. Первые московские воеводы едут в Сибирь основательно подготовленными. По дороге они могут брать деньги для расходов из местной казны, собирают высланных «до государева указа» в сибирскую ссылку, набирают охочих «новоприборных» людей. Конечно, Борис Годунов не был единственным, кто определял сибирскую политику. Наказы первым воеводам подписывал дьяк Андрей Щелкалов, управлявший одновременно с Посольским также Казанским приказом, где в конце XVI века сосредоточивались «сибирские дела». Однако следы интересов правителя Бориса Годунова видны: именно он был главным строителем царства, в то время как дьяк Щелкалов оставался исполнителем, поворачивавшим туда, куда надо было хоть Ивану Грозному, хоть его преемникам.

Умение Бориса Годунова предвидеть разные ситуации неоднократно помогало ему в политических расчетах. Оно немедленно было поставлено им на службу царю Федору Ивановичу. Конечно, существует опасность приписать любое действие воле Годунова из-за того, что он сам брал на себя управление разнообразными воинскими, посольскими, судебными, земельными и другими делами. Но слава незаменимого помощника царя, его главного советчика и управителя рождалась не на пустом месте. Именно у Бориса Годунова, с ранних лет находившегося во дворце, могло сформироваться «системное» видение государственных проблем. А то, что это было именно так, убеждает последовательность, с какой взялись задела в начале царствования Федора Ивановича, выстраивая новую оборону государства, сочетая ее с другими, экономическими интересами.

Действия в Сибири можно было бы объяснить продолжением традиционной политики. Однако именно при Борисе Годунове во второй половине 1580-х — в 1590-е годы она достигла своих главных успехов. Сибирскому царю Кучуму все-таки пришлось сложить свой титул в пользу московского царя в 1598 году^[275]. Вместе с сибирской проблемой была решена еще одна давняя, со времен покорения Казани, задача усмирения «казанских людей» — местных языческих племен, постоянно тревоживших своими восстаниями Москву. И в этом случае были посланы воеводы «на нечестивые Болгары»^[276], поставившие новые города в землях «нагорной» и «луговой» черемисы, — Кокшайск, Цивильск, Уржум. По словам «Нового летописца», «и тем он государь укрепил все царство Казанское»^[277].

В этом же контексте дальнейшего укрепления позиций в недавно завоеванных царствах следует рассматривать каменное строительство в Астрахани (1587–1588) и Казани (1593–1594). При строительстве астраханского кремля снова стремились заменить наследие Чингизидов новыми символами. В «Пискаревском летописце» излагался наказ воеводе Михаилу Вельяминову и дьяку Дею Губастову, которым велено было «ломати мизгити (мечети. — В. К.) и полаты в Золотой Арде и тем делати город». По отзыву летописца, «и зделан город безчисленно хорош, а круго[м] его пояс мраморен зелен да красен, а на башнях тако же»^[278].

Одновременно были выстроены и северные «ворота» страны. Север издавна осваивался монастырями, Соловецкий монастырь был главной крепостью на Белом море, но такой, которую легко можно было бы оставить в тылу, взяв ее в блокаду. Вся остальная северная сторона вплоть до Кирилл о-Белозерского монастыря (еще одной крепости) и Вологды оказывалась уязвимой для вторжений. И здесь, вслед за ограничением тарханов 1584 года, начинается отказ от чьей-либо посреднической роли (в этом случае — монастырей) в обороне Севера. Дело передается в руки московских воевод, которых сажают в новых городах — в Архангельске и Коле. Кольский воевода должен был защищать уезд от воинственных «мурманов» и устранить конкуренцию, которую могли создавать купцы, ехавшие со своим товаром в Колу вместо нового Архангельска. Архангельск имел одновременно военное и торговое значение. С одной стороны, этот город, чьим небесным покровителем был выбран «грозный воевода» Михаил Архангел, охранял Русское государство от вражеских морских экспедиций; с другой — создавалась монополия Архангельска на торговлю на Белом море. Удобнее стало собирать пошлины с иноземных купцов, давно проторивших Северный морской путь. Борис Годунов еще не мог единолично влиять на события, когда основывался Архангельск в 1584 году. Он, как и другие члены Боярской думы, всего лишь поддержал решение об укреплении административного присутствия московских властей на Севере. Однако позднее, когда Годунов получил в управление поморскую Вагу, он сполна воспользовался преимуществами транзита через Важскую землю в Архангельск.

Земли южнее Тулы и Калуги давно были яблоком раздора с Литвой. У верховских князей Воротынских, Трубецких, Одоевских и других был выбор: кому из двух великих князей служить: литовскому или московскому^[279]. Постепенно к XVI веку на южной окраине Московского государства сложились огромные латифундии, лояльность владельцев которых была куплена их высоким статусом при дворе московского великого князя. Порядок этот не устроил царя Ивана Грозного, не терпевшего рядом с собой даже тени аристократической независимости. Он перетасовал знать в опричнине и земщине, но всё, что ему удалось по большому счету сделать, — это создать чин «служилых князей». Сами исторические связи князей с их родовыми гнездами по-прежнему оставались сильны. Можно было бы мириться с суздальскими, ростовскими или ярославскими князьями (хотя и здесь прежние страхи соперничества с Москвой не были еще похоронены навсегда). На южном же пограничье угроза возвращения владетельных князей в Литву была более реальной, и означала она потерю не только подданных, но и земель.

Сложность состояла еще и в том, что «южный» вопрос был не двусторонним; в споры Москвы и Кракова вмешивался Бахчисарай. Со времен Орды и Куликова поля огромные пространства в верховьях Дона и Оки и далее на юг оставались неосвоенными. Слишком часто этот путь использовался для набегов татар на Русь; в итоге он превратился в «Поле», или «Дикое поле», — заросшее лесом и травою, практически незаселенное пространство. Там располагался Муравский шлях, которым можно было дойти до Тулы, — привычная дорога («сакма») крымцев на Русь. Идя этим путем, крымцы или «ногаи» могли одновременно угрожать заоцким, украинным и рязанским городам. Первая линия обороны, преграждавшая дорогу на Москву, была построена еще в 1550–1570-е годы. Тогда же была сформирована стратегия строительства укреплений из крепостей и засек, организации сторожевой службы, чтобы не дать врагу внезапно приблизиться к столице. Однако это была именно оборонительная линия, полностью предотвратить татарские походы не представлялось возможным. У неприятеля, свободно доходившего до бродов у реки Быстрой Сосны, всегда оставалась возможность дальнейшего маневра, который трудно было предугадать. Крымцы могли идти дальше по Муравскому шляху к Туле, а могли свернуть на Калмиусскую дорогу и разорить рязанские места.