Читать книгу - "Высшие кадры Красной Армии. 1917-1921 гг. - Сергей Войтиков"

8 мая военный представитель при дипломатической миссии Германии в РСФСР майор К. фон Ботмер назвал отношение Советского правительства к Германии «несколько натянутым»: СНК беспокоило наступление германских войск в Финляндии и продвижение войск на восток на Украине^[360]. Германское посольство в это время продолжало политику нормализации отношений с Кремлем, но при этом «поддерживало контакты с различными» политическим силами, полагая: «Если, в чем мы убеждены, Германия утвердится в России (а при таком количестве ее врагов это уже победа), большевизм долго не удержится у руля», поэтому надо «пытаться повлиять на ход событий», чтобы, если большевики слетят, к власти пришли лояльные к Германии буржуазные партии, а не ненавидящие ее эсеры^[361].

16 мая Ленин, ведший по отношению к Германии (как образно выразился левый эсер Е. Пятницкий) политику «обжуливания жуликов»^[362], намекнул Мирбаху, что ему все сложнее сдерживать противников Брестского мира в связи захватом Германией «все новых областей»; Мирбах доложил в Берлин министру иностранных дел о необходимости «заключения мира с Гельсингфорсом и Киевом»^[363].

Германский посол считал, что интересы Германии по-прежнему требуют ее ориентации на ленинское правительство, так как силы, которые в принципе могут сменить большевиков, будут стремиться с помощью Антанты воссоединиться с территориями, отторгнутыми от России по Брестскому миру^[364]. А ленинское правительство в свою очередь стремилось любой ценой сохранить мир с Германией. Об этом свидетельствует задание Г.В. Чичерина находившимся в Харькове парламентерам Советской России во главе с генералом П.П. Сытиным, уполномоченным добиваться общего перемирия на Воронежском и особенно Донском фронтах^[365]. Сытин, по его воспоминаниям, получил задание «во что бы то ни стало заключить с немцами перемирие, отдав им даже 4 уезда Могилевской губернии»^[366].

27 мая Г.В. Чичерин сообщил М.Д. Бонч-Бруевичу: решается вопрос об установлении демаркационной линии по Донской области. Народный комиссариат иностранных дел считал возможным оставить Ростов и Батайск в руках германцев. Генерал докладывал В. Ленину, Высшему военному совету и В. Бонч-Бруевичу, что сдача Батайска германцам закончит блокаду РСФСР со стороны Кавказа и поставит в критическое положение единственную железнодорожную линию, еще соединяющую Россию с хлебородным Северным Кавказом и нефтяным Майкопским районом. Кроме того, из доклада вернувшегося из Кубани В.А. Трифонова следовало, что Ростов занимали надежные части (это, по мнению Бонч-Бруевича, «крайне» затрудняло переправу германцев на левый берег Дона для взятия ими Ростова и продвижения дальше – на Батайск). Предложение Германии отвести Черноморский флот в Севастополь из Новороссийска с тем, чтобы там разоружить, и обязательства возвратить флот России «после заключения всеобщего мира», разумеется, было неприемлемым. Военрук Высшего военного совета заявил: возвращение флота в Севастополь и фактическая передача его германцам – это умышленное усиление германцев нашим флотом, германцы «в нужную минуту» найдут повод обойти все свои обещания и обратить весь Черноморский флот для решения боевых задач во вред России. Если флот не в состоянии защищаться, заявил Бонч-Бруевич, флот нужно взорвать^[367]. Также военрук считал невозможным уступить белому правительству Финляндии западную часть Мурманска с его водным пространством: это поставит в критическое положение Мурманскую железную дорогу и лишит РСФСР выхода в открытое море – важной связи с Западной Европой. В заключение доклада Бонч-Бруевич заявил, что «все три предположения для России совершенно неприемлемы[…], исполнение каждого из этих предположений поставило бы нас в еще более, чем теперь, тяжелое положение»; «Все эти предположения являются следствием полупанического настроения с нашей стороны и крайней наглости со стороны германцев».

По итогам заседания Высшего военного совета, собравшегося в широком составе (присутствовали М.Д. Бонч-Бруевич, зам. председателя Э.М. Склянский и члены – большевик В.А. Антонов-Овсеенко, военные специалисты генерал Н.М. Потапов и контр-адмирал Евгений Андреевич Беренс), положения доклада М.Д. Бонч-Бруевича были полностью одобрены^[368].

Аппетиты Германии стали настолько огромными, что в конце мая 1918 года советское военное ведомство всерьез началось готовиться к войне. 28 мая Высший военный совет одобрил предложение М.Д. Бонч-Бруевича о проведении крупномасштабной агитации за создание крепкой боеспособной армии против Германии^[369], а 31 мая принял конкретный план для усиления боеспособности армии в связи с военной опасностью со стороны Германии^[370]. Хотя М.Д. Бонч-Бруевич, по его воспоминаниям, пошел на службу большевикам «для организации отпора внешнему врагу (немцам)»^[371], генерал был крайне осторожным политиком^[372], а потому не мог предлагать высшему военному руководству решения, расходящиеся с политикой Кремля.

6 июля был убит Мирбах. Как известно, целью убийства был срыв Брестского мира, ненавистного как противникам большевиков, так и представителям революционного лагеря – левым эсерам, левым коммунистам, интернационалистам и др.^[373]