Читать книгу - "Преступление и наказание в России раннего Нового времени - Нэнси Шилдс Коллман"

В 1676 году белозерский воевода расследовал убийство одного и нанесение тяжких телесных повреждений восьми другим крестьянам в результате драки во время земельного спора крестьян двух господ. Воевода направил губного целовальника и площадного подьячего на осмотр мертвого тела и ранений пострадавших, а также приказал приставу арестовать обвиняемых, отказавшихся явиться к властям. Неповиновение дошло до предела, когда воевода потребовал от сотского одной из деревень собрать свидетелей для осмотра спорной земли. Деревенский староста, участник конфликта, отказался сотрудничать и пытался саботировать следственные действия. Людям воеводы пришлось отступить, и, как позднее докладывал сотский, их ночной лагерь у реки подвергся обстрелу со стороны деревенских жителей^[186].

Этот случай показывает, сколь сложные формы могло принимать участие местных жителей в расследовании. Когда случалось убийство, соседи и родственники сообщали об этом и требовали правосудия. Когда дороги кишели разбойниками, местные жители объединяли усилия с воеводой или губным старостой, чтобы извести преступников. Но также, даже в уголовных делах, местные сообщества и их отдельные члены сопротивлялись власти, когда это было в их интересах. По всей Европе в раннее Новое время охрана правопорядка сталкивалась с аналогичными проблемами, успешное решение которых зависело от сотрудничества с местным населением. В раннемодерной Англии, например, мировые судьи и коронеры полагались на помощь местных жителей. Как и в Московском государстве, обнаруживший мертвое тело должен был сообщить об этом констеблю и с «криками и воплем» собрать людей для погони и поимки подозреваемых. В Англии деревенские жительницы призывались для обследования незамужней женщины, подозреваемой в беременности или рождении внебрачного ребенка. В подобных случаях население и должностные лица могли сами определить, насколько энергично сотрудничать и исполнять свои обязанности. Как отмечает Малкольм Гаскилл, «все участники досудебного расследования убийства… с одной стороны, оценивали свои действия с позиции верности короне, государству и закону, а с другой – с точки зрения общности политических интересов с интересами прихода, региона или графства… Если их поведение представляется непредсказуемым, неэффективным, бесчестным или даже откровенно коррумпированным, то нужно признать, что закон и исполнявшие его агенты в равной степени существовали как в качестве ресурса для реализации права на обращение в суд, так и в качестве его ограничителя». Малкольм Гриншилдс делает похожее наблюдение в отношении раннемодерной Франции: наиболее «эффективная и многочисленная сила, поддерживавшая правопорядок, была неофициальной, ее расследования и преследования были спонтанны. Потому порядок в южной Оверни в конечном счете зависел от самих широких слоев населения»^[187].

В европейских городах XVI века система взаимоотношений власти и общества была устроена сходным образом. Изучая Вюртемберг, Р.В. Скрибнер замечает, что «силы принуждения, которыми располагали правители округов, были довольно скудными». С одним или двумя полицейскими чиновниками, находившимися в распоряжении губернатора, «охрана правопорядка в основном держалась на сотрудничестве с местным сообществом». Напоминание жителям об их клятве верности государству работало лишь до определенной степени: население воздерживалось от поддержки власти, когда это было в его интересах. Люди скрывались от вызова в суд, сопротивлялись аресту, избегали чиновников и даже нападали на них. В конечном счете Скрибнер заключает, что «организация охраны правопорядка на территории государства зависела от достижения консенсуса с ее жителями, хотя нередко их согласие носило условный характер и на него шли крайне неохотно». Делегируя полицейские функции местному населению, государство раннего Нового времени ослабляло свой контроль на местах^[188].