Читать книгу - "Преступление и наказание в России раннего Нового времени - Нэнси Шилдс Коллман"

Сложности в найме палача были симптомом проблемы набора персонала в условиях скудной экономики. Россия была огромной, редконаселенной империей, находившейся в климатическом поясе, где сельское хозяйство обеспечивало лишь минимальное воспроизводство. Благодаря таким суровым реалиям правительство часто заходило в тупик в своих централизаторских усилиях, особенно на уровне местной администрации. Что до палачей, то государство выплачивало им жалованье, гарантируя этим исполнение обязанностей. Можно задаться вопросом, почему в Московии не создали оплачиваемые учреждения повсеместно, вместо того чтобы полагаться на местные сообщества в выборе персонала. Такой вопрос вызывает ряд мыслей общего порядка. Традиции и высокая стоимость, вероятно, объясняют то, почему централизованное Московское государство столь основательно опиралось на участие местных сообществ. Обычай выбирать общиной людей для исполнения общественных функций был издавна характерен для восточных славян. С древнейших времен до XIX века главы домохозяйств составляли совет старейшин для управления деревней и осуществляли связь с землевладельцами и государством. Европейская и русская общественная мысль XIX века идеализировала подобную общинную организацию (как и коллективный труд земледельцев), видя в ней самобытные корни демократии и социализма. Русские историки конца XIX – начала XX века, вдохновленные возникновением политических партий и выборной Думы после революции 1905 года, искали в московском периоде свидетельства исконно-русских корней демократии и нашли их в обычае жителей, характерном для раннего Нового времени, выбирать из своей среды людей в местное самоуправление. Пионерские исследования М.М. Богословского об институтах сельского управления демонстрируют процветающее крестьянское самоуправление на Русском Севере в XVII веке – выбранные на местах земские судейки занимались принятием судебных решений, сотрудничая с воеводами в уголовной сфере. В этом вопросе такие исследователи, как Б.Н. Чичерин и М.М. Богословский, искали политическое противостояние между центральной, «приказной» властью и местными выборными, «земскими» служащими, но в последнее время историки этого противостояния не видят и рассматривают их отношения скорее как взаимодействие или по крайней мере как повиновение государственной власти^[178].

Неудивительно, что Московское государство воспользовалось такими традициями, устанавливая систему местного уголовного правосудия. Привлечение местного сообщества к вынесению судебных решений отразилось уже в самых ранних московских судебниках: сообщества платили пеню за нерешенное убийство^[179]. Судебники 1497 и 1550 годов предписывали судьям великого князя работать в присутствии общинных старост и «лучших людей». Хотя эта практика постепенно приходила в упадок, участие местного сообщества все равно сохранялось как обычай. Например, местные выборные свидетели (понятые) присутствовали при арестах и осмотрах мертвого тела, и им же отдавались на поруки обвиняемые, свидетели и все, кто участвовал в суде^[180].

Привлечение местного сообщества к обязательной службе обходилось Москве дешевле, и в этом и заключалась ключевая безденежная налоговая стратегия поддержания централизованного проекта государственного строительства^[181]. Историки называли этот аспект русского общества «патримониальным», «литургическим» или даже свидетельством «рабской ментальности», из-за которой русские будто бы охотно приняли эти наложенные государством оковы^[182]. Но ни один из этих терминов не дает ответа на вопросы; подобное психологизирование также не выглядит необходимым. Московская служилая организация общества являлась стратегическим инструментом для достижения государством социального контроля, территориальной экспансии и обогащения элиты в условиях ограниченных ресурсов.

Учитывая сложности комплектования штата, мы не можем не удивиться тому, сколь много сил государство вкладывало в создание судебной системы. В.Н. Глазьев замечал, что Разбойный приказ «упорно работал» над тем, чтобы местные сообщества избирали необходимых людей, желая быть уверенным в хорошей работе губных изб. Питер Браун изумляется «сильному энтузиазму профессионализма» и «служилому этосу», демонстрируемому приказными, чье вознаграждение едва покрывало издержки службы или их жалованье. Он объясняет такое отношение надеждой приказных дослужиться до верхних ступеней чиновной лестницы, страхом наказания и увольнения по результатам частых инспекций, престижем деятельности, связанной с грамотностью, и религиозными основами их присяги, приносимой при занятии должности^[183].