Читать книгу - "Просветительские идеи и революционный процесс в Северной Америке - Мария Филимонова"

Кроме того, элементы классического республиканизма были неотъемлемой частью идейного комплекса Просвещения. Это прежде всего связь между республиканизмом и гражданской добродетелью. «Растленное государство неизлечимо, несмотря на то, что все принципы и формы его продолжают существовать», — уверенно утверждал Болингброк^[407]. Монтескье был убежден — и впоследствии это положение ляжет в основу идеологии Американской революции, — что демократическое правление и добродетель друг без друга невозможны. Не так обстоит дело в монархиях: «В благоустроенных монархиях всякий человек будет более или менее добрым гражданином, но редко кто будет человеком добродетельным, так как для того, чтобы быть человеком добродетельным, надо иметь желание быть таковым и любить государство не столько ради себя, сколько ради его самого»^[408]. Республиканская добродетель, по Монтескье, — патриотизм, любовь к равенству и умеренности^[409].

До 1776 г., т. е. до установления в Америке республики, апроприация классических республиканских идей была по необходимости ограниченной. Вопрос о реформировании колониальной власти или свержении британской монархии еще не ставился. В то же время противоречие между монархическим строем Британской империи и республиканским идеалом античности снималось двояким образом. С одной стороны, могла переосмысливаться сама природа политических институтов Великобритании. «Символ гражданской веры», опубликованный в «Boston Evening Post», утверждал, что английская монархия, включающая «демократическую» ветвь (палату общин), является своего рода «королевской республикой» (regal commonwealth)^[410]. Известна также позиция Дж. Адамса, видевшего в Британии именно республику^[411]. В целом же для вигов в начале 1770-х гг. оппозиция конституционная монархия/абсолютная монархия была более релевантной, чем оппозиция монархия/республика. После 1776 г., разумеется, актуализировалась вторая из оппозиций.

С другой стороны, исследования английской и российской политической мысли XVIII — начала XIX вв. показывают, что элементы классического республиканизма вполне могли быть адаптированы к условиям конституционной монархии и даже самодержавия. В этом случае заимствовался античный идеал добродетельного гражданина, преданного общему благу^[412]. Такая трансформация идей свойственна английскому Просвещению, когда речь шла о противопоставлении роскоши и умеренности. Экономисты, подобно Адаму Смиту, могли рассуждать о том, что роскошь создает потребительский спрос и тем самым обеспечивает плату за труд большого количества рабочих, занятых в соответствующем производстве^[413]. Но тот же Адам Смит в качестве теоретика нравственности ассоциировал развитие роскоши с развращением нравов^[414]. Эта связка восходит к римским историкам и моралистам, связывавшим с роскошью падение Римской республики. В английской литературе XVIII в. она превратилась в критику французских мод и французского влияния, способных погубить британскую свободу. Так, Т. Смоллетт желал британцам набраться «антигалльского духа» и «не бояться являться на люди в доморощенном английском платье»^[415]. Соответственно, отказ от иностранных фасонов воспринимался как акт патриотизма. Моралист времен Семилетней войны надеялся, что хотя бы из любви к Родине англичанки откажутся от завитых локонов, белил и киновари на лице, будут умываться чистой водой вместо модных лосьонов^[416].

По этому пути адаптации классического республиканизма к современности шли и американские виги. Античные модели поведения (конечно, в понимании людей XVIII в.) были востребованы при конструировании их этоса, влияли на их понимание сопротивления тирании. Американцы воспринимали собственную революцию как потенциальное или актуальное воспроизведение на новом уровне истории Римской республики. Такая трактовка соответствовала особенностям исторического сознания эпохи Просвещения. Поскольку человеческую природу просветители считали неизменной, то и человеческая история во все времена оставалась той же. Понятия о «духе времени», столь популярного у романтиков, для Просвещения не существовало. Читая «Жизнь Цицерона» К. Мидлтона, Дж. Адамс признавался: «Мне казалось, что я читаю историю всех веков и в особенности историю нашей собственной страны за последние сорок лет»^[417]. В 1819 г. Джефферсон считал, что он в состоянии был бы дать древнеримским героям полезный совет по реформированию правительства, если бы только римский народ был, «подобно нашему, просвещенным, мирным и истинно свободным». Экс-президент США предполагал, что идеальным сценарием для Римской республики был бы следующий комплекс мер: «Возвратите независимость всем вашим иноземным завоеваниям, освободите Италию от правления римской черни, советуйтесь с ней, как с нацией, предназначенной для самоуправления, и выполняйте ее волю»^[418].