Читать книгу - "Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ - Андрей Бронников"

Достоин правительственной награды – ордена Отечественной войны I степени».

Командир 700 сп 204 сд подполковник Второв 19 октября 1944 года.

Исполнили «Варяга» действительно знатно, но Ашихмин поморщился. Он не любил, когда девятая рота пела эту песню, а пели ее мы всегда с чувством, но чувство это было, скорее, отрицательного свойства.

Дело в том, что исполнялся «Варяг» всегда в качестве протеста. Начальство не любило нашу роту и частенько относилось к нам несправедливо, ругало почем зря, и тогда с гневом и яростью звучало: «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает!» Обычно это «посвящалось» училищному начальству, но могло относиться и к одному из командиров взводов, и в адрес Селукова – как в защиту всего личного состава, так и отдельного курсанта, и даже в защиту ротного, если того требовала обстановка. В строю кто-нибудь бросал клич «Варяга!», и тогда над плацем разлетались гневные аккорды и слова героической песни. Как-то в сердцах полковник Ашихмин не выдержал и прокричал в ответ в свой любимый мегафон: «Девятая рота, утонул, утонул ваш «Варяг!» Но нет, его вымпелы до сих пор вьются в сердцах выпускников девятой роты.

Обычно мы пели либо «Эх, ты гуляй, гуляй, мой конь, пока не споймают»^[6], адресуя ее нашему следующему ротному по прозвищу «Конь», либо «Летят над полем пули, над полем пули, и падают снаряды». Но и эту песню мы извращали до похабности в таком варианте: «Летят над полем пули, а фули пули, коль падают снаряды».

Отношения с новым старшиной сержантом Титовым складывались трудно, несмотря на то, что мы, второкурсники, уже имели некоторые преференции как во внутреннем наряде, так и в ношении формы одежды; у меня, например, появилась офицерская полевая сумка вместо обычной сержантской. Мы стали носить «вшивники» (от слова «вошь») – то есть нательную неуставную одежду. У меня тоже появился шерстяной джемпер с глубоким вырезом, связанный моей бабушкой Анной Григорьевной Марининой по моей же просьбе. Это было удачное изобретение, так как, чтобы выявить вшивники, офицеры приказывали расстегнуть две верхние пуговицы и продемонстрировать нательную рубаху и тельняшку. Наказания курсанты за это обычно не несли, так как носили их поголовно все, но сей вид одежды непременно конфисковывался. Мой джемпер оставался, благодаря вырезу, незаметным очень долгое время. Признаться, впоследствии он был вычислен кем-то из офицеров и был изъят.

Спустя много лет я случайно узнал, что не я был здесь первопроходцем и изобретателем такого рода одежды. Такой джемпер получил название в честь генерала Джеймса Томаса Браднелла, седьмого главы графства Кардиган, которому приписывают изобретение данного предмета одежды с целью утепления форменного мундира.

Сержант Титов относился к нам с предвзятостью, а мы к нему не относились никак. Мы подчинялись, стараясь при этом соблюсти лицо второго курса, и пытались отстоять свои права, если таковые существуют в армии вообще. Старшине это не нравилось, но он посягнул на годами сложившиеся устои курсантской иерархии.

Титов мог сгоряча и не разбираясь объявить строгое взыскание, однако потом, как положительный момент, он не стыдился, вникнув в ситуацию, его отменить, тем самым признав свою ошибку.

Тот наряд по роте складывался для нас с Костей Кожмяковым тяжело. Во-первых, двое дневальных, вопреки устоям, были назначены старшиной со второго курса и один с первого, притом что первокурснику досталась трудовая зона ответственности, не свойственная младшему – класс ТСП, ленкомната и бытовка, а нам с Костей – санузел и ЦП.

Ночь мы провели, глядя в унитазы – чаши «Генуя» – и старательно отчищая налет мочевины кирпичом. Почти в полном изнеможении мы добрались до вечера и приступили к сдаче наряда, не особо беспокоясь, потому что все сутки только и делали, что драили подведомственные объекты.

Первокурсник, который был дневальным вместе с нами, быстро сменился, а у нас наряд принимал лично сержант Титов. Три часа подряд мы раз за разом приглашали его, чтобы сдать умывальник, и неизменно старшина с невозмутимым лицом колупал ногтем грязные пятнышки на стене, которые на поверку оказывались дефектом кафеля, тер пальцем черные полоски, которые оказывались трещинками в старой плитке, хмуро осматривал блестевший чистотой пол, а затем уходил, так и не приняв работу.

За пятнадцать минут до отбоя мы с Костей решили побороться за свои права и осмелились напомнить старшине об уставном положении, по которому запрещалось задействовать сменившихся дневальных в течение четырех часов.

Титов зловеще и не без ехидства посмотрел на нас и отпустил спать. В двадцать три часа мы, наконец, улеглись, но уснуть не успели. Замкомвзвода Миша Будилов объявил всему взводу: «Поступила команда от старшины выделить двух человек для помощи дневальным в сдаче наряда. – Потом сделал паузу и добавил: – Кожмяков, Бронников, подъем!» Иными словами, мы были назначены в помощь самим себе, чтобы сдать наряд.

В санузле нас уже ждал Титов с изуверской улыбкой на губах. На тот момент в конфронтации мы со старшиной не были, «залетов» также не имели. Для меня до сих пор осталась загадкой причина такого откровенного издевательства.

Примерно в это же время у нас во взводе случилось ЧП училищного масштаба, а именно: драка. Схватились замкомвзвода Будилов и командир первого отделения Леша Зимняков. Конфликт носил затяжной характер, и, в конце концов, нарыв лопнул. Дело было субботним вечером, и в расположении почти никого не было – кто в увольнении, кто в клубе на фильме, кто-то убежал заниматься спортом, – и свидетелей почти не было, а для командования, которое пыталось провести расследование, – так и вообще никто ничего не видел. Появилась версия – «упал с брусьев». Так или иначе, отчислены были оба, а жаль. И тот, и другой были прирожденными десантниками. Спецназ потерял двух потенциальных отличных офицеров.

Заместителем командира взвода стал выпускник Калининского суворовского училища младший сержант Юрий Козлов. Таковым он и оставался до нашего выпуска.