Читать книгу - "Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914–1918) - Владислав Аксенов"

Темное время суток как символ Гражданской войны любопытным образом отразилось в советской визуальной пропаганде. Ощущения времени визуализировались в том или ином времени суток: так, изображение утреннего восходящего солнца соответствовало футуристическим ощущениям, связанным с позитивными надеждами на светлое будущее, в то время как вечер или ночь, наоборот, соответствовали пассеизму, состоянию меланхолии. Революционные плакаты с весны 1917 г. активно использовали солярную символику, Февральская революция мыслилась как утро новой России. В годы Гражданской войны те же самые художники (Д. Моор, В. Дени) продолжали эту традицию, однако примечательно появление новых черт — изображение эпохи Гражданской войны как ночи или времени перед рассветом (первые зори до восхода солнца). Показательна в этом плане литография А. Апсита «1 мая. Рабочим нечего терять, кроме своих цепей, а приобретут они целый мир», на которой земной шар изображался на фоне ночного неба с полумесяцем (ил. 245).

Следует заметить, что изображение ночного неба иногда было вынужденным с визуально-реалистической точки зрения: на ночном небе горели пятиконечные звезды, которые, в отличие от солнца, несли в себе более точное политическое высказывание. Тем не менее игра с символами иногда приводила к полнейшей эклектике. Так, на другом плакате Апсита была изображена толпа рабочих с молотами и красными знаменами, над которой на Пегасе летел полуголый рабочий с факелом в руке, а над всем этим горела пятиконечная звезда, ассоциирующаяся с Вифлеемской^[2664]. Подобная практика определения настоящего как темного времени суток хоть и соответствовала топливно-экономической и социально-психологической ситуации в стране, но вряд ли она удовлетворяла потребностям большинства обывателей, активно не вовлеченных в Гражданскую войну и желавших ее окончания вне зависимости от того, кто окажется победителем.

Ил. 245. А. Апсит. 1 мая. Рабочим нечего терять, кроме своих цепей, а приобретут они целый мир. Литография (Полонский В. Русский революционный плакат. М., 1925. С. 26)

Большевики проводили целенаправленную политику в сфере «приватизации времени»: календарная и часовая реформы должны были противопоставить старое и новое время через способ их исчисления, в результате чего эксперименты со временем наполнялись политическим подтекстом. Как верно заметила О. М. Морозова, «Гражданская война стала временем, когда малейшее различие приобретало характер политического. Даже решение революционной власти воспринять обе мировые традиции исчисления времени и введение светосберегающего поясного времени повлияло на формирование представлений о разрыве эпох и вызывало разнообразные чувства от удовлетворенности до неприятия»^[2665].

Большевистская «Правда» перешла на григорианский календарь еще 17 апреля 1917 г. с тем, чтобы вместе с Европой отмечать 1 мая. 26 января 1918 г. В. И. Ленин подписал Декрет о введении западноевропейского календаря, в котором в качестве причины реформы указывалось «установление в России одинакового со всеми культурными народами исчисления времени». Формулировка позволяла усомниться в том, была ли Россия «в старом времени» культурной. Новый календарь вступал в действие на следующий после 31 января день — вместо 1 февраля шло 14‐е, что вызвало некоторое замешательство современников. Так, например, было не ясно, отмечать ли праздник Сретения или с переменой календаря его нужно считать прошедшим. Следует заметить, что смену летоисчисления нельзя считать идеей большевиков, так как переход на григорианский календарь обсуждался властями еще в XIX в., среди российской интеллигенции было много сторонников унификации российского летоисчисления с европейским. Некоторые газеты, например суворинские «Новое время» и «Вечернее время», еще до революции указывали даты по юлианскому и григорианскому календарям. Историк Ю. В. Готье, негативно относившийся к большевикам в годы революции и Гражданской войны, записал 1 февраля о смене летоисчисления: «Готов приветствовать это первое здравое изменение, проведенное большевиками»^[2666]. Поэтесса З. Н. Гиппиус даже сожалела, что большевикам выпала подобная честь: «Жаль, что это сделали они, ибо это давно следовало сделать»^[2667]. Другие более лаконично отреагировали на реформу, которая, по существу, не влияла на актуальные проблемы повседневности: «Начался новый стиль, и продолжаются старые безобразия»^[2668].

Следует заметить, что реформу календаря поддержала печать даже на неподконтрольной большевикам территории. В Казани, Самаре после установления власти КОМУЧа газеты продолжали указывать григорианское время. При этом столичная «Новая жизнь» перешла на григорианский календарь еще до декрета большевиков: в номере от 14 января была указана в скобках григорианская дата 27 января. Случались на почве пересчета дат старых праздников и забавные курьезы. Так, например, нижегородская меньшевистская газета «Жизнь» объявила, что женский социалистический день, праздновавшийся по юлианскому календарю 23 февраля (т. е. 8 марта по новому стилю), теперь приходится на 10 февраля, и призвала женщин идти в этот день на специально организованные лекции^[2669]. Пикантности добавляло то, что призыв отправиться на просветительские мероприятия 10 февраля был опубликован в газете за 19 февраля.

Тем не менее нельзя сказать, что современники сразу перешли на новый календарь. Тот же Готье продолжал какое-то время вести дневник, указывая только старые даты, затем стал помещать их в скобках и продолжал таким образом соотносить оба календаря вплоть до 1922 г. Впрочем, последние записи за июль 1922 г. в его дневнике указаны только по новому стилю. Возможно, в этом выразилась некая форма смирения историка перед новой властью, с которой он пошел на сотрудничество. Гиппиус, несмотря на принятие реформы, не смогла смириться с ее большевистской приватизацией и фиксировала в дневнике даты по старому стилю. То же характерно для дневника П. Е. Мельгуновой-Степановой и других современников. Дневники обывателей подтверждают, что далеко не все встретили Новый 1919 год по новому календарю. Те, кто критически относился к большевикам, иронично именовали себя «староверами» и отмечали первый «старый» Новый год. 13 января 1919 г. Н. П. Окунев с нотками ностальгии по прежней эпохе записал: «Окончился „старый“ 1918 год. Новый „старый“ год официально, конечно, не празднуется, все присутствия и торговли будут открыты по-будничному, а Церковь справляет новолетие по-прежнему, т. е. 14 января нового стиля. Правоверные „буржуи“ тоже старообрядствуют, и весь сегодняшний день с тоскою вспоминали как бывало встречался новый год»^[2670]. Тем самым «старый новый год» приобретал оттенок политического протеста.