Читать книгу - "Гражданская война. Миссия России - Дмитрий Абрамов"

Космину казалось, что сражение затихает, ибо сабельный смерч, обрушенный на кубанцев, унесло за холмы. Но подсознательно он чувствует и даже понимает, что это не так. И действительно, не прошло и десяти минут, как тяжелый, гулкий топот тысяч копыт и ржание вновь будоражат округу. Гул идет откуда-то из-за спины и правее. Космин, Лукин и батарейцы, обернувшись, видят, как с юго-запада, поднимая пыль и снег, разворачивается и накатывает донская казачья конница. Выпростанные клинки и наконечники опускаемых пик сверкают на солнце. Усатые и чубатые мужественные лица, казачьи папахи, короткие кавалерийские полушубки и длинные шинели с погонами, седла с высокой лукой, кованые копыта мелькают перед глазами. Донцов много, во всяком случае, не меньше тысячи пик и сабель, а то и больше. Казачьи кони идут порывистым, быстрым аллюром.

– Со-отня! Марш! Марш! Марш! – командует усатый есаул, указывая отточенной синеватой гурдой на север.

Космин непроизвольно крестится… Конница летит туда, где еще недавно красные скрестили клинки с кубанцами. Пулеметы кубанцев молчат, их отвели куда-то. Но!.. Левее из-за холмов вырывается на простор, и несется встречь ей не меньшая числом лава красных.

«Да-ешь! Да-ешь!» – доносится и бьет в лицо ее страшный, как набат, боевой клич.

«Ур-раа! Ура-а!» – ревет навстречу ему казачья лава.

За логом у красных две тачанки – и их «максимы» стегают казачьи полки свинцовым кнутом. Но донцов уже не остановить. Степь дрожит от бешеного стука копыт, словно вспомнила седые времена былых сражений. Казачьи сотни схлестнулись с красными эскадронами в логу и на склонах холмов. Перемешавшись, верховые закрутились в кипящей сече. Тысячи рук с клинками взмахивают и, опускаясь, секут, ссекают, рассекают, разят, увечат, губят живое, крепкое человеческое тело. Звон и скепанье скрещенных шашек и сабель. Пиками с размаху колют, прошивают, вышибают верховых из седел. Течет, а порой брызжет, обильно окрашивая одежду, снаряжение и первый снег, человеческая – русская кровь. Раненые и убитые кони валятся на бок и также заливают снег кровью. Сраженные пулями и пиками кони валятся на бок, ржут, храпят, в судорогах бьют передними и задними ногами. Тихо кружатся и падают октябрьские снежинки в холодном воздухе… Несколько десятков верховых с красными лентами и звездами на папахах и фуражках прорываются, просекаются к батарее.

– Батарея, в штыки! – в исступлении призывает Лукин и выхватывает шашку.

Космин поднимает у снарядных ящиков солдатскую винтовку с приставленным штыком. Ее хозяин уже лежит, смертельно раненный, на земле. Кирилл поправляет пенсне. Перехватывает винтовку в положение для рукопашной: левая кисть под цевьем, правая – на шее приклада. Сердце его бешено колотится. Хочется бежать, но бежать нельзя. Это – верная смерть. Уцелевшие офицеры и солдаты батареи хватаются за оружие. Космин передергивает затвор, стреляет навскидку в одного всадника с красной лентой на папахе. Тот опускает шашку и припадает к холке коня. Раненый в правую руку, Лукин перехватывает шашку левой и смело отбивается от наседающего на него верхового. Космин вскидывает винтовку и выстрелом разит второго. Тот заваливается назад. Пуля сбивает с головы Космина фуражку с малиновым верхом (цвета дивизии генерала Дроздовского), он пригибается, и это спасает его от хлесткого сабельного удара сзади. Солдаты отчаянно отбиваются штыками от наседающих красных. Все офицеры пали. Космин остается последним. Но, слава Богу, на помощь пришли казаки. На разгоряченных конях с десяток донцов врывается на батарею. Дерзким, лихим ударом, разя шашками и пиками, они вышибают красных с батареи. Космин опять крестится и начинает искать Лукина. Он находит его привалившимся к лафету одного из орудий, дважды раненого, но живого. С помощью солдата-артиллериста поднимает и сажает командира на лафет…

Стремясь выровнять положение, а затем взять инициативу в свои руки, генералы Мамонтов и Шкуро ввели в бой передовые части Донского корпуса, направив их удар в левый фланг 4-й кавдивизии корпуса Буденного. Но красный комкор, предугадав маневр белогвардейского командования, ввел в бой самые боеспособные части – 6-ю кавдивизию корпуса – и бросил их навстречу донцам. Ох уж эта 6-я кавалерийская дивизия! Прославленная, лихая, полуразбойничья, полупартизанская, набранная из беднейших казаков и иногородних юга России в корпусе Буденного. Те ж казаки по всей удали и ловкости, но лишенные звания казачьего сословия и всех его привилегий, и потому еще страшнее и злее самих казаков! Сам Семен Михайлович Буденный из них. Из того ж южнорусского теста, из того ж южнорусского плебса. Голь и рвань, «гулящие люди», «голытьба», «голутва» казачья – так назывались они в XVII «бунташном» веке. Но именно с такими «голутвенными» казаками Степан Разин сначала бил и грабил купеческие караваны на Волге, а потом разорял персидские города по берегам Каспия. Освобождал атаман из «магометанского плена» десятки тысяч русских «полонянников», татарами и ногайцами захваченных, уведенных и проданных в рабство персам. А ведь не смогли сделать того ни русские дворяне, ни бояре, ни даже сам «Великий государь Всеа Великая и Малая и Белая России самодержец» Алексей Михайлович. А теперь-то многие из «голытьбы» да «иногородних» прошли германскую войну, да все большей частью в кавалерии…

Николай Туроверов практически не видел, как передние ряды лавы, в которой шел их полк, столкнулись с красной конницей. Пули и осколки свистели, выли, резали воздух со всех сторон. Подъесаул инстинктивно пригибался к холке коня, крепко держался ногами за стремена и крутил кистью правой руки, сжимавшей шашку. Но вдруг передние ряды казаков словно разлетелись надвое, а потом растеклись на мелкие потоки. Сабельный вихрь заполыхал впереди.

– Даё-ошь! – летит и бьет в лицо боевой клич красных.

«Вот он – голубчик в добротной шинели! Вот он – комиссар! Одет-то как!» – мелькают мысли в голове подъесаула, и он заученно направляет, понукает коня к верховому в кавалерийской длиннополой шинели с синими отворотами и с красной звездой на синем фоне расстегнутого красноармейского шлема.

Комиссар тоже видит казачьего офицера и направляет коня в его сторону. Секунда-другая, и их шашки со скрежетом впились друг в друга. Еще удар! За ним еще!.. Подъесаул неожиданно перекидывает шашку в левую руку и сечет слева направо. Отточенный клинок ссекает воротник шинели…

– О-ох! – комиссар, рассеченный по шее и плечу, заваливается правее седла.

Левую ногу комиссара не пускает стремя, и он не падает с коня. Конь храпит, дрожит всей шкурой и уносит сраженного. Туроверов не успевает развернуть своего жеребца, но краем глаза видит, что справа на него несется кто-то. Он успевает перебросить шашку в правую, выставив ее навстречу противнику. Тот сдерживает коня и пытается нанести удар в спину подъесаулу. Туроверов поднимает коня на дыбы и бьет наотмашь. Наконец жеребец офицера повернулся, и подъесаул увидел молодое, наглое лицо, злые зеленые глаза врага. На том лихо (по-казачьи) заломленная фуражка, закрепленная ремешком на подбородке, и просторная телогрейка на плечах, за спиной винтовка, в руке старая казачья, с красивым темляком, сабля. Красный верховой и подъесаул беспорядочно осыпают друг друга ударами. Силы их равны.