Читать книгу - "Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917) - Ева Ингеборг Фляйшхауэр"

На основании изложенного, «а равно данных, не подлежащих пока оглашению» (и так никогда и не оглашенных!), Ульянов (Ленин), Апфельбаум (Зиновьев), Коллонтай, Козловский, Суменсон, Гельфанд (Парвус), Фюрстенберг (Куба Ганецкий), мичман Ильин (Раскольников), прапорщики Семашко и Рошаль обвинялись в том, что «в 1917 году, являясь русскими гражданами, по предварительному между собой уговору в целях способствования находящимся в войне с Россией государствам во враждебных против нее действиях, вошли с агентами названных государств в соглашение содействовать дезорганизации русской армии и тыла для ослабления боевой способности армии, для чего на полученные от этих государств денежные средства организовали пропаганду среди населения и войск с призывом к немедленному отказу от военных против неприятеля действий, а также в тех же целях в период времени с 3-го по 5-е июля организовали в Петрограде вооруженное восстание против существующей в государстве верховной власти, сопровождавшееся целым рядом убийств и насилий и попытками к аресту некоторых членов правительства, последствием каковых действий явились отказ некоторых воинских частей от исполнения приказаний командного состава и самовольные оставления позиций, чем способствовали успеху неприятельских армий».

3 августа прокуратура предъявила Ленину и прочим обвинение по ст. 51, 100 и 108 Уголовного уложения (государственная измена и организованный вооруженный мятеж)^[3019]. На основании вещественных доказательств и свидетельских показаний она установила, «что деятельность Парвуса как германского и австрийского агента была направлена к поражению России» и его якобы коммерческие операции служили «прикрытием шпионской деятельности». Прокуратура сочла доказанным, что обвиняемые — Ленин, Парвус, Ганецкий, Козловский и Суменсон — в сотрудничестве с Германией работали на ослабление русской боевой мощи и разложение русской армии. С этой целью и на полученные от неприятельских государств средства они вели «пропаганду среди населения и войск с призывом к немедленному отказу от военных против неприятеля действий»^[3020].

Если требовались еще доказательства справедливости обвинения, то их дали сами Ленин, Троцкий и Парвус своей очевидной растерянностью. В нескольких публикациях, в том числе в очень длинной статье в большевистской газете «Рабочий и солдат», Ленин называл пункты обвинения «гнусными клеветами» и квалифицировал предъявленное ему обвинение в шпионаже в пользу Германии как «чистейшее дело Бейлиса»^[3021]. Троцкий объявил дело против Ленина русским делом Дрейфуса. А Парвус после войны (1919) написал в свое оправдание целый памфлет под обманчивым названием «В борьбе за правду».

Перейдя от наигранного возмущения к настоящей атаке, Ленин 10 (23) июля охарактеризовал «политическое положение»^[3022] как изменившееся в корне: «контрреволюция» взяла власть в государстве в свои руки, лозунг «Вся власть Советам!», который с апреля до начала июля означал «мирное развитие революции», после фактического установления военной диктатуры (sic) уже неверен. Теперь должна осуществляться только партийная программа перехода (насильственного) власти в руки пролетариата, который будет поддержан беднейшим крестьянством. Таким образом, Ленин призывал к фронтальному наступлению на демократию с использованием и легальных и нелегальных методов, как в 1912–1914 гг. «Другими словами, из Советов не уходим, но на них при данном их составе больше не полагаемся как на орудие захвата власти. Дорога к власти лежит через полную изоляцию меньшевиков и эсеров»^[3023] (путем их окончательной дискредитации).

Готовясь к новому наступлению, беглый партийный вождь из новой «штаб-квартиры»^[3024] — шалаша крестьянина Н. А. Емельянова в поселке Разлив — сплачивал ряды своей партии в мощное боевое формирование, куда он теперь включил и межрайонную группу Троцкого. Объединение произошло на VI съезде РСДРП(б) (26 июля — 3 августа 1917 г. ст. ст.), который проходил под незримым руководством скрывающегося почетного председателя Ленина в разных петроградских домах под охраной красных пулеметчиков (большевистские утверждения о его нелегальном характере неверны)^[3025]. Среди 157 делегатов (а вместе с техническим персоналом в съезде участвовало около 300 чел.) от партийных организаций, общая численность которых составляла уже 240 тыс. чел., из них 26 тыс. в шинелях, находился, на сей раз в качестве представителя одесских большевиков, бернский связной эстонского агента германского МИД Кескюлы с жившими в Швейцарии большевиками — А. Зифельдт. Многолетний посредник в передаче немецких субсидий русским революционерам-коллаборационистам, возможно, выполнял здесь аналогичную функцию: чтобы добиться слияния самоуверенных сторонников арестованного Троцкого (он сам подставился, заявив, что если Ленин немецкий шпион, значит, и он немецкий шпион, — и в общем-то сказав правду, поскольку являлся-таки агентом венского Эвиденцбюро!) с только что провалившимися в очередной раз большевиками, требовался сильный стимул. «Слияние двух групп отвечало желаниям немцев, потому что вместе они образовали по-настоящему боеспособную повстанческую силу»^[3026]. Поскольку Ленин в Берлине сумел настоять на своем единоличном праве представлять германские интересы и распоряжаться немецкими средствами для социалистов-коллаборационистов, межрайонцы волей-неволей покорились его требованию отказаться от самостоятельности — именно столь принципиальный до тех пор межрайонец Юренев выступил на съезде с речью «Об объединении партии». Правда, Стеклов там, очевидно, не появился: после возвращения Ленина ему пришлось проглотить слишком много унижений, и если он и соглашался со «слиянием», которое одобрял Троцкий, то наверняка с очень большими оговорками. Меньшевики-интернационалисты, которым предназначили ту же участь, проявили больше твердости. Хотя их Центральное бюро передало съезду устное (Ю. Ларин) и письменное (за подписями Мартова и Астрова) приветствия^[3027], а Ларин даже объявил, что Мартов будет выступать, вызвав «аплодисменты»^[3028], но Мартов не мог унизиться до такой степени и ограничился цветистым приветственным посланием. В нем он выражал уверенность, что преследования и травля не смогут поколебать влияние идей интернационализма на организованную под знаменем ленинской партии часть пролетариата, и еще раз подчеркивал свое «глубокое возмущение против клеветнической кампании, которая целое течение в русской социал-демократии стремится представить агентурой германского правительства». Вместе с тем он констатировал «глубокое расхождение в вопросе о методах рабочего движения и революционной борьбы» между его течением и большевиками, делающее объединение невозможным. В отличие от Троцкого, Мартов никогда не признавал притязаний Ленина на единоличное руководство.