Читать книгу - "Под грозовыми тучами. На Диком Западе огромного Китая - Александрa Давид-Неэль"

— Какой компании? Чем она занимается?

— Она занимается коммерческими делами.

— Какими делами? Она что-то продает? Она что-то покупает?

— Разумеется.

— Продает и покупает… стало быть, вы — торговец, я сейчас внесу вас в список как «торговца».

— Не вздумайте этого делать, я не торговец. Я не позволю, чтобы меня так называли, — протестовал разгневанный пассажир.

Спор продолжался бесконечно. Я полагаю, что в своих бумагах, испещренных красивыми завитушками прелестных иероглифов, японцы в конечном итоге записали упрямца, как им было угодно.

Я благополучно добралась до четвертого чиновника. Он спросил меня, бывала ли я в Японии. Я неосмотрительно призналась, что мне доводилось там жить. Это вызвало множество вопросов: «Когда? В каком городе? С какой целью? Собираетесь ли туда снова?»

Затем, сменив тему, японец осведомился, куда я направляюсь сейчас. Он видел мои железнодорожные билеты, вносившие ясность в этот вопрос, но, по-видимому, здесь, как и в других местах, было принято толочь воду в ступе. Я помню, что читала, как один подсудимый, смышленый малый, в ответ на вопросы судьи: «Как вас зовут?», «Сколько вам лет?» — сказал: «Все это записано в бумагах, которые лежат перед вами». Я не знаю, сочли ли эту резонную реплику «оскорблением суда», но не удивилась бы, если бы это было так.

Я ответила любопытному чиновнику:

— Вы же знаете, я еду в Пекин.

Следует уточнить, чтобы дальнейшее было ясно, что допрос проводился на английском языке.

— Did you live in Peking before? (Вы уже бывали в Пекине?)

— Yes. (Да.)

— How long will you stay in Peking? (Сколько времени вы там проведете?)

— I don’t know. (Не знаю.)

Внезапно чиновник приходит в негодование; он испепеляет меня грозным взглядом.

— Как! Говорите, что жили в Пекине, и не знаете, сколько времени там провели?!

— Простите, — невозмутимо отвечаю я, — если бы вы как следует выучили английский, прежде чем решили, что можете на нем говорить, то не путали бы времена глаголов. Вы задали вопрос, сколько времени я провела в Пекине, не в прошлом, а в будущем времени: сколько времени я там проведу, а это мне пока неизвестно.

Я хотела было спросить у этого чудака, с каких пор Пекин стал частью Японии^[15] и какое ему дело до моего пребывания в Китае, но не успела, так как его сосед, которому передали из рук в руки мой паспорт, воскликнул, стукнув по столу кулаком:

— Подождите!

Он отодвинул от меня паспорт, в котором собирался поставить штамп, чтобы я не смогла до него дотянуться.

Спорить с этой бандой мелких тиранов было бесполезно. Я стала ждать, размышляя о странной метаморфозе японского характера.

В 1917 году я высадилась на берег в Кобе, прибыв туда из Бирмы. Туристическое агентство в Токио, извещенное о моем приезде, оказалось настолько любезным, что выслало своего представителя в Кобе, чтобы он встретил меня прямо у трапа судна. Я помню, что со мной обходились необычайно учтиво и даже избавили от таможенного досмотра. Я также не забыла, что в бытность в Киото, где я долго жила в Тофокудзи — великолепном монастыре философской школы дзэн, его настоятель, преподобный Хирота, относился ко мне весьма благосклонно и сердечно. Я хранила немало других приятных воспоминаний о дружеских отношениях с японцами. Это было двадцать лет назад. За двадцать лет характер любого народа может сильно измениться. За этот период выросло новое поколение, занявшее ключевые позиции во всех сферах деятельности. Представители новой поросли, сидевшие за этим длинным столом, явно были недалекими и неприятными людьми.

Темпераментный японец, выдававший визы, вернул мне паспорт через полчаса.

Я поспешила спуститься в таможенный зал, где продрогший Ионгден все еще сторожил наши чемоданы. Ему также предстояло поставить отметку в паспорте.

Когда сын вернулся, мне пришлось отправиться с выданным мне жетоном в один из дальних уголков таможни за книгами, которые забрали у меня при досмотре.

Около семи часов утра — а мы прибыли раньше одиннадцати часов вечера — буфетчицы приступили к работе. Я не была голодна, но позавтракала с Ионгденом, чтобы немного развеяться, так как после бессонной ночи чувствовала себя разбитой. Нам подали традиционную яичницу с беконом — одно из свидетельств английского господства в мире, а также апельсиновый джем, пытавшийся выглядеть как британский продукт, хотя явно был изготовлен в Японии. Я не помню его вкуса — слишком обессилела, и мои чувства притупились. Бледные осунувшиеся лица моих попутчиков, дремавших за соседними столами, говорили о том, что последствия этой незабываемой ночи сказывались не только на мне.

Наконец, около восьми часов утра, нам разрешили сесть в японский поезд.

Он сильно отличался от русского экспресса. Вагоны были совсем новыми и тщательно убранными, обстановка казалась куда более изысканной, но удобств было гораздо меньше. В купе было тесно, они явно были рассчитаны на лилипутов. Верхняя полка досадным образом нависала над нижней, туалет отсутствовал, и умывальник, находившийся в центре, у стены, съедал пространство. Выходя в коридор посмотреть в окно, вы убеждались, что все окна расположены на уровне живота и глаза смотрят в деревянную обшивку (это относилось даже ко мне, несмотря на маленький рост).

Впрочем, последнее обстоятельство, как оказалось, не имело никакого значения, ибо пассажирам было строго-настрого приказано держать шторы опущенными и ни в коем случае не приподнимать их, чтобы выглянуть наружу.

Не считая довольно изысканной обстановки, наш поезд, несомненно, смахивал на состав, в котором перевозят в места не столь отдаленные опасных преступников. По коридорам разгуливали маньчжурские солдаты в толстых полушубках из овчины и с винтовками. Если вы сталкивались с одним из этих грузных дикарей, он буквально припирал вас к стене: маньчжуры, преисполненные чувства собственной важности, явно были рады унизить белого человека. Они не утруждали себя правилами приличия и не желали подвинуться даже на миллиметр, чтобы пропустить пассажира.

Этим грубым воякам было поручено следить — и на это был особый приказ, — чтобы никто из нас не смотрел в окно. Пассажиры тщетно пытались скрыться от устремленных на них взоров в своих купе, отгораживаясь от коридора занавесками. Но двери отнюдь не были непроницаемыми и наверняка создавали во все времена благоприятные условия для надзора. Дамам, совершавшим свой туалет в открытых спальных вагонах^[16], приходилось лишь рассчитывать на деликатность попутчиков.