Читать книгу - "Ласточка-звездочка - Виталий Семин"

— Куда? — остановил Сергея милиционер.

Сергей посмотрел по дороге вперед, туда, где на выбоинах шоссе все дальше и дальше подпрыгивала корма полуторки, туда, где в сотне метров от мостика остановились мажары. Двое парней и две девушки что-то там поправляли.

— В Новинск, домой, — назвал Сергей ближайшее от станции крупное село. Сергей начинал безнадежную игру: он не умел убедительно врать.

— А где ты там живешь?

— На улице Ленина.

(Должна же быть в большом селе улица Ленина!)

— В Новинске не улицы, а линии, — назидательно сказал милиционер. — Врешь, а не знаешь, как соврать.

У милиционера было молодое и вовсе не злое лицо.

— А на станции что делал? Проведывал больную тетю?

— Да.

— И живет она тоже на улице Ленина?

Сергей кивнул.

— Вот видишь, — сказал милиционер, — все правильно! Постой пока здесь. Скоро мне сменяться, мы и пойдем.

Но Сергей не стал ждать. Увидев колонну грузовиков, подходивших к мосту, он бросился бежать.

— Стой! — крикнул милиционер, но не погнался, пошел к грузовикам.

Вначале Сергей хотел обойти мажары стороной — не задержали бы парни. Но потом независимо двинулся прямо по дороге. Он видел, что от мажар за ним следили, и потому держался вызывающе.

— Удрал? — весело окликнул его парень лет двадцати со светлыми понимающими глазами.

Сергей не ответил.

— Есть хочешь?

Сергей взглянул в светлые понимающие глаза и сказал:

— Удрал.

— А чего же не просишься? Ты ж в Новинск? Цоб-цобе знаешь?

— Нет.

— Ну, это пара пустяков.

И, словно Сергея давно тут ждали, парни и девушки засуетились: «Волов не бойся! Ты куда едешь? В город? У тебя там родители? Бедненький».

Сергей быстро запомнил, кто из волов цоб, кто цобе. Ему дали кусок хлеба с салом, вручили хворостину — погоняй! А светлоглазый и его товарищ забрались вместе с девушками во вторую мажару. Ребята ехали в Новинский райвоенкомат, а девушки их провожали.

— Цоб! Цобе! — сказал Сергей, и огромные колеса, между которыми и ниже которых он сидел, с большой неохотой покачнулись.

Мажара перекосилась на кочках слева направо, потом справа налево, а колеса, кажется, не сделали еще и одного полного оборота. Их широченные ободья вытягивались и вытягивались из-под телеги — никак не могли вытянуться. За толстые деревянные спицы, которые вот-вот остановятся, хотелось ухватиться рукой. Странное это было движение. Посмотришь на волов — идут. Посмотришь на огромные колеса — кажется, вот-вот остановятся. Раздражающее противоречие. Сергей несколько раз взмахнул хворостиной и оглянулся на ребят. Светлоглазый поощрительно кивнул ему: «Давай, все правильно!»

Сергей взмахнул хворостиной и почувствовал беспокойство. Он оглянулся еще раз. На второй мажаре волов никто не погонял. И вообще в мажаре никого не было видно. Поднялась чья-то рука, спряталась — и все. Сергей понял — парни и девушки улеглись. Ему стало жарко.

— Цоб! — яростно замахнулся Сергей на своих волов. — Цобе!

Волы неторопливо раскачивались, скрипели деревянным ярмом и что-то вяло жевали на ходу. У них были острые хребтины, тяжело раздувавшиеся бока, и казалось, главные усилия они затрачивали на то, чтобы нести собственные туши, а не двигать мажару.

— Эй, паренек, не гони их особенно, все равно быстрее не пойдут.

— Не торопи их, мальчик, — вмешался девичий смешливый голос, — нам спешить некуда.

На мажаре рассмеялись («Неестественный смех», — подумал Сергей), потом смех оборвался, и Сергей напрягся, слушая валкий, шаркающий шаг волов и скрип мажары. Волы лениво поматывали тяжелыми башками, поджарый и более подвижный цоб теснил к обочине мелковатого цобе. Огромные колеса то с неестественными затратами труда одолевали ничтожную кочку, то скатывались с нее так неожиданно быстро, что мажара почти догоняла волов, и Сергей опасливо отклонялся назад, чтобы измазанный зеленым, тяжелый хвост не хлестнул его по лицу.

«Какой я вам „мальчик“? — злился Сергей. — Нашли „мальчика“!» Непонятная обида мучила его.

— Цобе! — яростно шептал Сергей. — Лентяй проклятый. Спешить тебе некуда?

Цобе, подхлестнутый Сергеем, немного наддавал, делал несколько быстрых, увалистых шагов, но тут же его энергия и страх погасали, и он опять вяло раскачивался в упряжке, и поджарый цоб снова теснил своего напарника. А огромные колеса мажары опять останавливались, останавливались и никак не могли остановиться — тянулись по степной дороге с величайшим безразличием к тому, что осталось сзади, что ждет впереди, к тому нетерпению и обиде, которые бушевали в Сергее.

Конечно, лучше было бы бросить эту проклятую мажару и подождать попутной машины. Но, во-первых, на Сергея надеялись, и он не мог подводить людей, а во-вторых, грузовики ходили не так уж часто. И Сергей снова и снова обрушивался на ленивого цобе и часто оборачивался назад. Авось на второй мажаре ребята уже сидят, как нормальные люди. Тогда Сергея перестанет мучить обида и воздух в степи не будет таким пыльным и жарким.

Еще больше, чем на парней, Сергей был зол на девушек. Особенно на ту, которая крикнула, чтобы он не погонял волов. Это она дала ему кусок хлеба с салом, и Сергей успел к ней присмотреться. Она чем-то напомнила ему девочку, в которую он был влюблен в пятом классе, Аду Воронину (Сергею многие незнакомые напоминали каких-нибудь его знакомых или даже родственников) — такая же светловолосая и круглолицая. Только глаза у нее были не такими, как у Ады, не задумчивыми, готовыми каждую минуту удивиться и испугаться, а смелыми и беспокойными. И вообще от этой девушки исходило какое-то беспокойство, какая-то слишком сильная энергия. Девушка не насмешничала, но, когда она смотрела на него, Сергей почему-то пугался: уж не смешно ли он выглядит? Она спросила, куда он едет, и посочувствовала и пожалела — далеко. Спросила, есть ли родители, где мать. Она спрашивала потому, что ей это было интересно, он решил, что между ними установился какой-то союз. Но какой союз может быть между старшей и младшим! Теперь Сергей ясно видел, что девушке никакого дела не было до его матери, и он досадовал на себя за то, что так подробно отвечал. Надо было промолчать или сказать что-нибудь грубо и презрительно. Так бы он говорил с ней сейчас, если бы она к нему подошла.

— Цобе! — обрушивался Сергей на низкорослого ленивого вола.

Сергея мучил страх за мать, боязнь, что она, близорукая, неуверенно чувствовавшая себя на улице, не сумеет во время бомбежки найти убежище. Этот страх мучил его с тех пор, как Мешков получил письмо, и мучит его сейчас, когда там, на второй мажаре, парни и девушки, неведомо почему решившие, что он будет оберегать их покой, целуются, а волы, плюя на войну, тянут не тянут мажары.